— У меня на душе мрачно, — отозвался Юстин и рассказал о том, что произошло.

Флавий беззвучно присвистнул:

— Лачуга в городе и забрать с собой все свои деньги? Что же за этим кроется, дружище?

— Не знаю. Очень боюсь, что это связано с Эвикатом. Но в крайности я доверил бы Манлию свою жизнь.

— А мы и есть на самом краю. Ладно, я тоже. — Флавий уже проворно пере двигался по комнате: убирал таблички и свертки папируса со стола, аккуратно укладывал их в сундук, где хранились бумаги легиона. Потом он запер сундук на ключ, всегда висевший на цепочке у него на шее, и перешел в соседнюю комнатку без окна, служившую спальней.

В это время Юстин у себя в комнате рылся в своих немногочисленных пожитках в поисках кожаного мешочка с остатками последнего жалованья. Больше у него, кроме ящика с инструментами, ничего ценного не было. Он взял ящик, спрятал мешочек в пояс и вернулся в комнату Флавия, как раз когда тот выходил из спальни, на ходу накидывая плащ.

— Деньги не забыл? — Флавий заколол плащ пряжкой на плече.

Юстин кивнул:

— Тут, в поясе.

Флавий огляделся, желая убедиться, что все оставляет в порядке, и взял шлем.

— Тогда двинулись.

Они прошли через погруженную в темноту крепость. С верхних болот наползал туман. Перекинувшись несколькими словам с часовыми у ворот, они вышли в город. При каждой крепости был город, и он носил свое название — Виндобала, Эсика, Килурний, — но, в сущности, это был один и тот же город, растянувшийся вдоль Вала на восемьдесят миль. А за этим городом — от побережья до побережья — пролегала дорога легионеров: длинный лабиринт тесно прижатых друг к другу винных лавчонок, бань, игорных домов, конюшен и зернохранилищ, лачуг, принадлежащих одиноким женщинам, и маленьких грязных храмов в честь британских, египетских, греческих и галльских богов.

Угловая лачуга в конце узкой кривой улочки, получившей свое название благодаря соседней винной лавке «Золотой кузнечик», едва виднелась в осеннем тумане — приземистое строеньице без всяких признаков света внутри. Они подошли уже совсем близко, как вдруг дверь бесшумно отворилась и в проеме показалось белесое пятно — чье-то лицо.

— Кто там? — тихо произнес женский голос. — Двое, кого ты ждешь, — так же тихо ответил Флавий.

— Входите. — Она потянула их в комнату, где красные угли в очаге светились, точно россыпи рубинов, оставляя все вокруг в кромешной тьме, и мгновенно закрыла за ними дверь.

— Сейчас будет светло. Сюда. Идите за мной.

На миг Юстину почудилось, что это ловушка, и сердце у него постыдно подпрыгнуло к самому горлу. Но тут женщина отодвинула занавеску, закрывавшую внутренний проем, и их встретил слабый свет коптилки, в которую был налит жир. Они очутились во внутренней комнате. Единственное окошечко под самой крышей было плотно заткнуто от любопытных глаз, а на куче шкур и циновок, наваленных вместо постели у дальней стены, сидел человек, который поднял голову при их появлении.

Женщина опустила тяжелую занавеску, и Флавий прошептал:

— Эвикат! О боги? Что это значит?

Лицо у Эвиката в неверном свете коптилки выглядело серым и усталым, на виске багровел громадный кровоподтек.

— Меня поймали и обыскали, — коротко ответил он.

— И нашли письмо? — И нашли письмо. — Как же ты попал сюда?

— Мне удалось сбежать. Я пустил их по ложному следу, он послужит нам какое-то время: они решат, что я все еще держу путь на юг. А я повернул обратно к Магнису и прокрался в сумерках в город, но в крепость идти не решился — ради всех нас.

— Поэтому он пришел сюда, — подхватила женщина, — знает, что Манлию можно доверять, а я — женщина Манлия. И боги пожелали, чтобы Манлий как раз был дома… Остальное вы сами знаете, иначе не пришли бы сюда.

Юстин с Флавием молча переглянулись. В тесной комнате повисла гнетущая тиши-, на, она словно придавила всех. Затем Флавий сказал:

— Что ж, бумаги когорты в полном порядке, кто бы ни сменил меня.

Юстин кивнул. Им оставалось одно — как можно скорее добраться до Караузия.

— Нам придется обгонять время… и Аллекта. И притом за нами будет погоня, — добавил Флавий. — Да, тревожные настали дни. — Голос его звучал жестко глаза блестели, он уже отстегивал застежку на плече; потом скинул тяжелый командирский плащ и предстал в бронзе и коже командира когорты. — Жена Манлия, можешь ты подыскать для нас две грубые туники или два плаща, чтобы прикрыть одежду?

— Конечно, это просто, — отозвалась женщина. — И еды тоже соберу, обождите, сейчас все получите.

Эвикат поднялся:

— Вы взяли с собой деньги?

— Все, что у нас было.

— Это хорошо. Деньги — большая подмога в пути, особенно когда передвигаться надо быстро. Пойду за лошадьми.

— Ты едешь с нами?

Флавий отдал Юстину свой меч, и тот положил его на постель рядом с хохлатым шлемом.

— Конечно. Разве это не моя тропа? — Эвикат задержался у двери, взявшись рукой за край занавески. — Когда покинете этот дом, следуйте мимо храма Сераписа, в сторону трех торчащих камней, вверх по Красному ручью. Вы знаете, где это. Ждите меня там. — И он исчез.

Почти сразу же вернулась женщина с узлом тряпья.

— Глядите, тут две туники моего мужа, одна праздничная. Вот сапоги из недубленой кожи для командира, а то подкованные сандалии его за милю выдадут. И кинжал тоже. Взамен я принесла охотничий нож. Плащ только один, да и то капюшон моль проела. А ты возьми покрывало с постели, оно толстое и теплое, заколешь пряжкой — и будет держаться. Я займусь едой, а вы побыстрее переодевайтесь.

Когда она вернулась, Юстин закалывал на плече местную клетчатую циновку, а Флавий, уже в плаще, надвинув капюшон на лицо, засовывал за пояс длинный охотничий нож. Его военное обмундирование лежало на постели, и он кивком показал на нее хозяйке:

— А этим что делать? Если одежду найдут у тебя в доме…

— Не найдут. Или пусть ищут в старом рву. Там много можно чего найти… или же потерять.

— Будь осторожна, — посоветовал Флавий. — Не навлеки беду на себя и Манлия из-за нас. Скажи, сколько мы должны тебе за одежду и пищу.

— Нисколько.

Флавий с минуту смотрел на нее в нерешительности, не зная, настаивать или нет. Потом произнес с некоторой даже торжественностью, именно потому, что говорил очень искренне:

— В таком случае благодарим тебя от своего имени и от имени императора.

— Императора? Какое мне до него дело? — Женщина презрительно засмеялась. — Нет, нет. Вы спасли весной моего мужа, и мы с ним этого никогда не забудем. Ну, идите скорее. Спасайте вашего императора, если можете, да себя берегите. — И, чуть не плача, она вытолкнула Флавия в темную наружную комнату. — Вы же совсем еще дети!