Я хорошо знаю Лиссабон, и такси мне в этот вечер брать было незачем. Миновав церковь Св. Роха, села в трамвай, проползавший вниз по склону, устроилась на сиденье. Минуты через две он тронулся, а я посмотрела в окно и еще невдалеке от Байши в полутьме заметила райтера, который писал на стене и даже не обернулся на грохот и звон. К этому времени во мне уже пробудился инстинкт охотника, почуявшего добычу, а потому, повинуясь естественному любопытству, я вылезла на ближайшей остановке, прошла немного назад и вверх, чтобы разглядеть граффити вблизи. Райтер оказался худощавым проворным юношей с незапоминающимся лицом: услышав мои шаги, он резко обернулся навстречу опасности. Убедившись, что я таковой не представляю, он, наверно, успокоился, потому что надвинул на голову палестинскую куфию, до этого обмотанную вокруг шеи, встряхнул аэрозоли и продолжил свое дело. Держа в каждой руке по баллончику на манер героев вестернов, палящих сразу из двух кольтов, он стремительно заполнял желтым и синим обширную композицию, состоявшую из огромных букв, которые я при таком освещении прочитать не могла.

Я уже собралась развернуться и идти обратно, как вдруг заметила того самого господина, который попался мне утром, – толстяка с рыжеватыми усами. В том же самом зеленом пальто и твидовой узкополой шляпе. Я случайно взглянула вверх и увидела, как он торопливо спускается по крутому откосу по другой стороне. Заметив меня, незнакомец застыл метрах в десяти, словно бы в нерешительности. Забавная сложилась ситуация – на спуске не было никого, кроме него, меня и райтера. После минутного колебания господин зашагал дальше, но тут я наконец-то сообразила, что к чему, и насторожилась. Единственный фонарь на этом участке был как раз поблизости и давал достаточно света, чтобы я мгновенно узнала этого прохожего. И мигом же поняла – он шел за мной следом от Байрру-Алту до остановки. Но в трамвай за мной не сел, чтобы не засветиться, а припустил вниз по склону, надеясь перехватить меня внизу. А мое внезапное возвращение спутало ему карты.

Я нисколько не сомневалась, что именно его видела утром на Алфаме. За двенадцать часов он встретился мне в третий раз, и потому сразу припомнилось, как в соответствующем романе Голдфингер говорил Джеймсу Бонду: один раз – это случайность, два – совпадение, а три означает, что враг действует. Джеймс Бонд тут ни при чем, подумала я, «враг» – это тоже слишком сильно сказано (вскоре мне предстояло убедиться, что тут я ошиблась), однако же никому не понравится, когда за ним ходят по пятам с непонятными намерениями. Это вызывает, самое малое, беспокойство. И раздражает, а по части раздражительности я любому способна дать сто очков вперед. Я испытывала сложную смесь чувств – изумление, страх, ярость, – но уже через несколько секунд последняя возобладала над прочими и, литературно выражаясь, ухватила кота поперек живота. Продолжая тот же стилевой ряд, могу сказать, что меня голыми руками не возьмешь. Мне случалось удары и получать, и наносить, ну и так далее… Причем вовсе не всегда в фигуральном смысле. Короче говоря, я направилась прямо к этому рыжеусому и спросила его в упор:

– Ты чего за мной таскаешься, а?

– Что, простите?..

Когда я подскочила к нему, он невольно остановился. И отвечал по-испански, явно обескураженный и тем, какой скандальный тон я взяла, и тем, что «тыкаю» незнакомому человеку.

– Я спрашиваю, за каким хреном ты меня преследуешь?

– Вы… – начал он.

Я сочла, что моя агрессия дает мне известные преимущества, и решила держаться этой тактики. И еще взвинтила градус:

– Козел.

Он захлопал глазами в растерянности. Истинной или наигранной. Я была немного выше его ростом, от природы довольно крепко сложена да вдобавок поддерживаю форму, два раза в неделю плавая в бассейне. Что касается характера, то я не из тех барышень, кто визжит, дрожит и вцепляется в плечо красавчика ковбоя, – вечно одно и то же, нежные такие сучки! – когда апачи налетают на форт. Иначе говоря, я была в такой ярости, что вот только дернись он – выцарапала бы ему эти его голубые глазки, в желтоватом свете фонаря так невинно и непонимающе глядевшие на меня из-под твидового поля.

– Вы не имеете права, – докончил он фразу.

Несколько странно рассуждать о праве и долге в этот полночный час и на безлюдной улочке.

– Сегодня утром ты шел за мной по Алфаме, сейчас оказался тут… Что тебе надо, я спрашиваю?

Он очень пристально смотрел на меня. Встопорщив рыжеватые подстриженные усы, прикусил кроличьими зубами нижнюю губу, словно в раздумье. Словно в самом деле силился уразуметь, о чем я. И секунды на две голубые глаза вдруг оледенило такое выражение, что я почему-то усомнилась, что выцарапать их будет так просто, как представлялось мне вначале. Кажется, он мне этого не позволит. Ничего из такого не выцарапаешь. Но говорю же – продолжалось это не больше двух секунд.

– Вы ошибаетесь.

Он резко стронулся с места и, обогнув меня, вновь зашагал вниз по улице. Я смотрела ему вслед.

– В следующий раз голову тебе оторву, – почти крикнула я. – Кретин!

С противоположной стороны улицы на нас озадаченно смотрел райтер с двумя баллончиками в руках. Потом собрал свое барахло и молча удалился по склону вверх. А я осталась стоять перед его желто-синим граффити, вдыхая запах свежей краски и чувствуя, что адреналин растворяется в моих жилах и сердце начинает биться в прежнем, в обычном ритме. Стояла до тех пор, пока на остановке трамвая не появился еще какой-то субъект, который прошел вниз по склону и свернул за угол направо. Я двинулась следом, осторожно высунулась из-за угла, никого не увидела, свернула налево на Авениду-де-Либердаде и зашагала к моему отелю, пытаясь как-то привести в порядок мысли. Вытащила телефон из сумки и, несмотря на поздний час, позвонила Маурисио Боске – пусть и он позлится, не все же мне одной, – однако отозвался лишь автоответчик. Я оставила сообщение с просьбой перезвонить. Как можно скорей. Время от времени я беспокойно озиралась. Но больше меня никто не преследовал.

Когда я вошла в отель, дежурный портье вместе с ключом протянул оставленный мне мессидж от Сестер. Он состоял из четырех слов. И я, моментально позабыв про рыжеусого, устремилась на диван в пустом холле и подключила свой телефон к Интернету. Мессидж гласил: «Снайпер. Движуха в Италии».

– Невероятно, – сказала Джованна.

Я не могла не согласиться. Именно так. Даже в городских музеях никогда не бывало такого наплыва публики. Дворик в доме Джульетты в центре Вероны был запружен людьми, и очередь через ворота выходила на улицу, где несколько полицейских пытались поддерживать порядок. Холод никого не пугал: под ледяной крупой, сыпавшейся с серого неба, жались бесчисленные туристы с зонтиками, в куртках с капюшонами, в шерстяных шапках; многие с детьми. В изобилии были представлены и веронцы, явившиеся взглянуть на то, что газеты и телевидение с оттенком шовинистического бесстыдства трое суток кряду называли «одной из самых оригинальных незаконных арт-интервенций, когда-либо устраиваемых в Европе».