– Ч-черт… – услышала я.

Последовал приглушенный спор – быстрый обмен репликами, для меня лишенными всякого смысла. Потом свет погас, шаги удалились, и все стихло. Несколько минут спустя – на самом деле я не знала, сколько времени прошло, – я попыталась шевельнуться и не смогла. Я все еще была парализована, хотя ничего пока у меня не болело. И это внушило мне страх. Пусть бы лучше болело, подумала я. Тогда бы я, по крайней мере, знала, что не сломала себе хребет. Наконец мне удалось опереться ладонью о промерзшую землю и попробовать приподняться. И сейчас же легкие свела мучительная судорога. Я застонала.

И словно бы в ответ из уст лежавшего рядом тоже вырвался стон. Я ощупала неподвижное тело. Ощутила на пальцах холодную влагу. Будь это кровь, подумала я, она была бы теплой. Вероятно. Почувствовав мою руку, лежавший вдруг подал признаки жизни. Медленно шевельнулся и опять болезненно застонал.

– Снайпер? – окликнула я.

В ответ кратко и энергично выругались по-итальянски.

Я не успела даже осознать, почему по-итальянски, как новые события привлекли мое внимание. Мышцы уже слушались меня, а тело, хоть и ныло от затылка до пяток, обрело возможность двигаться. Я выпрямилась уж как смогла, осторожно ощупала себя, проверяя, все ли кости целы и на месте. Серьезных повреждений вроде бы не обнаружила, если не считать, что я сильно сотряслась от падения и голова болела так, словно мозги свободно болтались в черепе и бились о стенки. Кроме того, я тоже вся вымокла, а потому начала дрожать. Сделав еще одно усилие, привалилась к стене и потянула на себя этого человека, помогла ему подняться, взглянула в лицо.

Он снова выругался.

Никакой это не Снайпер, сообразила я наконец. Сукин сын Снайпер прислал вместо себя Дзомо.

– Может, в полицию заявить? – сказала я.

Дзомо курил, и раскаленный уголек сигареты раз за разом освещал красным нижнюю часть его лица. Услышав мои слова, он скривил губы.

– В задницу твою полицию.

Мы сидели почти в полной тьме на ступенях закрытого входа в кафе на площади. Избитые и сбитые с толку. Я пыталась привести в порядок мысли, глядя на призрачные очертания деревьев вдали и на внушительную угрюмую громаду амфитеатра. В слабом свечении снега виднелись сложенные штабелем столики и стулья на пустой веранде, а время от времени фары проезжавшей мимо машины на миг выхватывали нас из темноты. У Дзомо оказалось длинное и узкое – что называется, лошадиное – лицо. Шерстяная шапочка на бритой голове, на плечах флотский бушлат. У ног стоял маленький рюкзак.

– Так что же это вышла за хрень такая? – спросил он.

– Искали Снайпера.

– А ты тут при чем?

– Ни при чем.

– Не свисти.

– Честное слово, ни при чем.

Он глубоко затянулся сигаретой, удостоив меня лишь скептическим молчанием.

– С ним хотят свести счеты, – сказала я. – Вот он и прячется.

– Да знаю. Отец того малого, который сыграл с крыши в Испании… Давно уже идет охота… Но сегодня они перестарались… – Он вытянул ноги, тотчас осекся и закряхтел от боли. – Если ты не с ними заодно, – сказал он через мгновение, – чего тут делаешь?

– Они знают, что я его разыскиваю. И, кажется, следят за мной еще с Мадрида.

– Ох, мать… Значит, взялись за дело серьезно.

– А что тебе сказал Снайпер обо мне?

– Да ничего особенного не сказал. Сказал, какая-то баба жаждет с ним связаться. Сходи, повстречайся с ней, узнай, что ей нужно. Ну, вот я и сходил.

Он переменил позу, стараясь устроиться поудобней, и опять застонал. Тем не менее ему все же досталось меньше, чем мне: он не падал с двухметровой высоты на заледенелую землю. Голова по-прежнему просто раскалывалась, да и вообще казалось, что меня на славу отделал копытами взбесившийся мул. То и дело я ощупывала ребра и сама не верила, что умудрилась ничего себе не сломать.

– Такого я не ждал, – сказал Дзомо. – Да, сдается мне, и Снайпер тоже. Надеюсь, по крайней мере, что это и для него сюрприз… Эти скоты меня чуть не убили.

– Не верю, что он знал. Не могу его в таком заподозрить.

– Наверняка не знал… На него непохоже – послать товарища в ловушку… Снайпер – парень с понятиями.

– И поэтому вы все за него горой?

Автомобильные фары на миг ослепили нас. Дзомо ковырял носком башмака снег.

– Что такое вы все в нем находите? – напирала я. – Откуда такие горячие симпатии? С чего? Почему все о нем молчат и помогают чем могут?

Он ответил не сразу:

– Я же говорю: он правильный парень, он никого никогда не продавал. Он – настоящий истребитель, притом с гениальными идеями… Он сто раз плевать хотел с высокого дерева на все правила и законы. Его ничем не купишь. И еще есть у него такое, чего ни у кого больше нет.

– Что, например?

– Он знает людей. Знает подходцы к ним. Знает, как затронуть за живое.

– А где он сейчас? – решилась я. – Еще в Вероне?

Последняя затяжка высветила улыбку на его лице. Потом огонек описал дугу в воздухе и погас где-то далеко в снегу.

– Очень важно его увидеть, – настойчиво проговорила я.

– Кому важно? Тебе?

– Ему. А после того, что случилось, – особенно.

– После того, что случилось, сомневаюсь, что он вообще захочет кого-нибудь видеть. Да и я тоже.

Он подобрал рюкзак и с трудом выпрямился.

– Ты куда?

– Дела у меня.

Я тоже поднялась, держась за стену.

– Можно я с тобой?

– Да еще чего! Нет, разумеется. У меня своя дорога, а ты иди своей.

Молча и не очень твердо стоя на ногах, мы смотрели друг на друга в темноте. Похожи на двух боксеров, мелькнуло у меня в голове.

– Скажи ему: я тут совершенно ни при чем. И еще скажи, что мне нужно с ним увидеться.

Он на миг призадумался.

– Сказать – скажу, мне это нетрудно. Но дело не в том, что тебе нужно, а в том, чтобы ему было нужно.

– Передай ему, пожалуйста…

Он устало вскинул руку:

– Послушай… Я не знаю, кто ты, что ты и откуда, и знать не хочу. Пришел сюда сегодня, потому что Снайпер попросил. Меня измордовали до полусмерти, чудом не убили… Так что мне теперь и ты, и он до лампочки… И с тобой я это дело прекращаю. Сделал, что надо было, и сматываюсь.

Вблизи проехал еще один автомобиль. Очень медленно. Слишком медленно. Я следила за ним недоверчиво, но потом догадалась, что водитель просто осторожничает на обледенелой дороге. Свет фар исчез за площадью.

– Еще одно.

– Ну?