Было уже двадцать девятое декабря, а солнце в Камакура грело так, как будто осень еще в самом разгаре.

Но, присмотревшись, он увидел, что никакой идиллии нет – пять щенков, отталкивая друг друга, борются за соски и изо всех сил давят на них передними лапками, выкачивая молоко, как насосом. Он увидел, что щенки обладают огромной жизнеспособностью. Может быть, потому, что они подросли настолько, что могли уже сами взбираться на насыпь. Тэру время от времени стряхивала их и поджимала живот, чтобы они не могли добраться до сосков, уже расцарапанных до крови их острыми коготками.

Наконец Тэру поднялась и решительно стряхнула щенят, присосавшихся к ней. И сбежала с насыпи. Черный щенок, вцепившийся в мать крепче других, кубарем покатился вниз.

Он упал чуть ли не с метровой высоты, и Синго испугался за него. Но щенок как ни в чем не бывало вскочил на ноги и стал бегать, нюхая землю.

Вот это да, подумал Синго. Ему казалось, что он впервые видит такую сцену, и в то же время – что когда-то он уже видел это. Синго задумался.

– Ну конечно, на картине Сотацу, – прошептал он. – Хм. Молодец.

Синго как-то видел репродукцию картины Сотацу «Щенок» и сначала подумал, что нарисована игрушечная собачка, просто украшение, – и теперь он был поражен, поняв, что щенок на картине совсем настоящий, чуть ли не живой. И стоит только мысленно придать этому черному щенку больше грации, изящества – сразу же появится та самая картина.

Думая об этом, Синго вспомнил, что маска Кацусики, удивительно живая, напоминает ему кого-то.

Мастер, сделавший маску Кацусики, и художник Сотацу жили в одном веке.

Говоря попросту, Сотацу нарисовал щенка дворняги.

– Идите сюда, смотрите. Все щенки уже здесь. Четыре щенка, ковыляя и переваливаясь, сошли с насыпи.

Синго предчувствовал, что ни черный щенок, ни остальные уже не повторят сценки, изображенной на картине Сотацу.

Он подумал, не откровение ли это, что щенок превратился в картину Сотацу, а маска Дзидо – в современную женщину, или, наоборот, одно противостоит другому?

Синго повесил маску Кацусики на стену, а маску Дзидо потихоньку спрятал в шкаф, в самую глубину.

Ясуко и Кикуко, которых позвал Синго, подошли к умывальнику посмотреть на щенков.

– Что ж это вы, мылись и не обратили на них внимания? – сказал Синго, и Кикуко, слегка обняв Ясуко за плечи,ответила:

– У женщин по утрам голова идет кругом от забот, правда, мама?

– Конечно. А где Тэру? – сказала Ясуко. – Куда-то убежала, а детеныши ее бродят, бедные, словно заблудились или их подкинули.

– Ужасно, что приходится их выбрасывать, – сказал Синго.

– Двух мы наверняка пристроим, – сказала Кикуко.

– Что ты говоришь? Неужели кто-нибудь хочет их взять?

– Да. Один – это хозяин Тэру. Сказал, что возьмет кобелька.

– Вот как? Тэру отбилась от дома, и теперь он решил вместо нее взять ее щенка?

– Видимо.

– А что касается Тэру, мама, то она, наверно, пошла поесть, – ответила Кикуко на вопрос, который Ясуко задала раньше, и пояснила Синго: – Тэру умная – все прямо удивляются ее сообразительности. Она точно знает, когда в каком доме на нашей улице едят, и приходит без опоздания.

– Что ты говоришь? Ловко устроилась.

Синго был немного разочарован. Неужели, когда он завтракает или ужинает, полагая, что Тэру дома, она ходит по соседям, подгадав время, когда те едят?

– Точнее говоря, приходит не к самой еде, а сразу же после нее, когда уже есть объедки, – добавила Кикуко. – Недавно, когда Тэру у нас в доме принесла щенят, я сказала об этом соседкам, и они потом все расспрашивали меня, как Тэру. А соседские дети пришли и просят: покажите щенков Тэру. Это когда вас не было дома, отец.

– Вот это популярность.

– Да, необыкновенная. Соседка рассказала мне интересную вещь. Если Тэру пришла в ваш дом и родила здесь, говорит она, значит, у вас должен еще кто-то родить. Тэру решила так надоумить молодую хозяйку. Разве это не радостное событие? – сказала Ясуко, и Кикуко покраснела и убрала руку с ее плеча.

– Ой, мама.

– Так соседка сказала.

– Разве можно сравнивать собаку с человеком? – сказал Синго. Эти слова тоже не были так уж кстати.

Однако Кикуко подняла голову, до этого опущенную.

– Особенно заботится о Тэру дед Амамия-сана. Может, дадите мне щенка, говорит. По-моему, он человек надежный. Он так сердечно говорил со мной, что мне стало даже неудобно.

– Вот как? Ну что ж, пожалуй, пусть возьмет, – ответил Синго. – Ладно, пошли домой.

Амамия был соседом хозяина Тэру, но, потеряв работу, продал дом и переехал в Токио. Вместе с ним жили муж с женой, старики, помогавшие по дому. В Токио у Амамия дом был слишком мал, и он не мог взять их с собой, так что они остались в Камакура и сняли себе жилье. Этого старика, всю жизнь прожившего в доме Амамия, все звали дедом Амамия.

Тэру была дружна с дедом Амамия больше, чем с другими. Даже когда они сняли комнату и переехали в другое место, старик приходил, только чтобы проведать Тэру.

– Надо поскорее сказать деду, что мы дадим ему щенка. Обрадовать его. – С этими словами Кикуко вышла из дому.

Синго не посмотрел ей вслед. Наблюдая за черным щенком, он вдруг увидел, что упал большой репейник, который рос у окна. Цветы с него осыпались, стебель сломался у самого корня, но был еще зеленый.

– Крепкое растение репейник, – сказал Синго.

В ночь под Новый год пошел дождь и лил весь следующий день.

Новый год, и можно было встать попозже, но Сатоко, дочка Фусако, с раннего утра начала бегать по веранде, и Синго проснулся.

Кикуко уже поднялась.

– Сатоко-тян, иди сюда. Давай вместе жарить рисовые лепешки с овощами, приготовим с тобой настоящий праздничный завтрак. Сатоко-тян будет мне помогать, ладно? – Кикуко зазывала Сатоко в кухню, наверно, для того, чтобы та не бегала по веранде, примыкавшей к спальне Синго, но девочка, словно ничего не слыша, продолжала топать.

– Сатоко, Сатоко, – позвала Фусако, которая еще лежала в постели. Сатоко не ответила и матери.

Проснулась Ясуко и сказала Синго:

– Дождливый Новый год.

– Угу.

– Из-за того, что поднялась Сатоко, а Фусако еще лежит в постели, встать вынуждена была Кикуко.

Ясуко произнесла длинное «вынуждена была», и язык у нее немного заплетался. Синго показалось это странным.