Поспать после непростой ночи Всеволоду не дали. Уже через три часа после его отбоя на рассвете заявился слуга. Осторожно разбудил графа и сообщил что к нему друзья в гости просят принять.

— Друзья? — Удивился наш герой, лихорадочно пытаясь понять, кто же так опрометчиво подставился.

— Велен лё Крё, Шадар тер Эру, Аманда лё Гизе, Сердана лё Веле и Тарья лё Эск.

— Тер Эру, это ведь не местный? Не из Моргара?

— Да, ваша светлость. Благородный эльф Холиндела. Лёра Тарья тоже не из Моргара, а из Эвернода.

— Это ведь те, кого освободили там, в склепе?

— Именно так, — ответил слуга. — Вы освободили.

— Хорошо, — тяжело вздохнув, проворчал Всеволод. — Сообщи хранителю, чтобы пускал. Ридлиан отдыхает?

— Да. Только лег.

— Паарнахтур?

— Нет. Он бодрствует.

— Тогда передай ему, чтобы он их принял. Мне понадобится время, чтобы привести себя в порядок. Что-то эта ночь меня совершенно измотала…

Слуга поклонился и вышел. А Всеволод потянулся за амулетами, которыми здесь благородные и хоть сколь-либо состоятельные люди заменяли массу гигиенических, косметических и реанимационных «после вчерашнего» процедур. Собственно, Ридлиан с них и начал знакомство графа с магией. Этакий минимум, вроде туалетной бумаги и огуречного рассола, без которых на Родине Всеволода жили только совсем дикие туземцы.

Полчаса спустя, покачиваясь и с весьма хмурым видом, граф спустился в зал, где Паарнахтур развлекал гостей. Ну как развлекал? Рассказывал о некромантах, что ломали свои зубы который день о Южный замок графства.

— Доброе утро, — вымученно улыбнулся он. — Я рад видеть вас, но, как вы видите, немного не в форме.

— Вас так измотал последний бой? — Поинтересовался Шадар.

— Это последствия шепота Илуватора, — ответил дракон, вместо Всеволода.

— Чего? — Удивленно переспросил Велен.

— Его светлость хотел рассмотреть темных жрецов, укрытых клубящейся тьмой. Шепот Илуватора был единственный способ, выполнить просьбу графа.

— Вы с ума сошли! — Воскликнул Шадар. — С такими даже на словах не шутят!

— А что не так? — Спросил Всеволод. — Больно, конечно, но терпимо.

— Терпимо? — Хором переспросили все гости.

— Его светлость восемь ударов сердца слышал шепот Илуватора, — пояснил дракон, — сохраняя полную ясность сознания и способностью к точным самостоятельным действиям. Совокупно восемь ударов. Сначала три удара, чтобы разглядеть цели. Потом через небольшой промежуток еще пять ударов сердца, дабы прицелиться и поразить темного жреца. Более того — он был готов продолжить, но целей, укрытых клубящейся тьмой больше не было. Они скрылись из виду.

— Невероятно, — покачал головой Велен. Остальные лишь рот открыли и не в силах подобрать слова.

— А что не так-то? Ну, больно. Изматывающе больно. Но терпимо.

— Вообще-то люди теряют сознание после первого удара сердца, — тихо произнес Велен. — Эредары обычно держат два-три удара. Эльфы — от одного до двух ударов. И отдых нужен не меньше суток, иначе действует накопительный эффект. То есть, то, что вы, лёр, делали небольшую паузу между первым и вторым использованием шепота Илуватора — ничего не значит. Нагрузка совокупная. Восемь ударов сердца.

— И он при это сохранял полную дееспособность — как способность самостоятельно мыслить, так и действовать, — дополнил дракон. — Он попал по темному жрецу с трехсот шагов! Повезло. Совпадение. Но если бы руки тряслись в спазмах, этого бы не получилось.

— Так ты что, хотел пошутить?! — Наконец поняв в чем дело, начал заводиться Всеволод.

— Я?

— ТЫ!

— Люди, обычно, после применения шепота Илуватора непроизвольно испражняются, — подлил масла в огонь Велен. — И потом долго отходят, корчась в спазмах боли. Ничего смертельного, но и приятного мало.

— ЧТО?! СКОТИНА ЧЕШУЙЧАТАЯ!

— Это все сказки, — фыркнул Шадор тер Эру. — Так не бывает.

И дракон, воспользовавшись тем, что Всеволод отвлекся, подбирая слова для отповеди, вскочил, сделал два шага вперед и положил пальцы на виски графа. Его глаза мгновенно заволокло насыщенным ярким, сочным фиолетовым цветом… таким светящимся. И радужку, и зрачок, и белок. А несколько мгновений спустя из них заструилась легкая дымка того же цвета.

— И что ты творишь? — Наконец спросил Всеволод, наверное, после минуты этого мучения. Хотел раньше, но его увлекло то зрелище, которые перед ним раскрывалось. Он смотрел на Паарнахтура и видел не разбитного рыжего парня, а дракона… настоящего дракона. И не грубоватого вида огромную ящерицу с крылышками, а нечто совершенное, волшебное, завораживающее.

— Как ощущения? — Спросил дракон в гробовой тишине. Все пять наблюдателей сидели с открытым ртом и вытаращенными глазами.

— Ощущаю острое желание сломать тебе челюсть, — чуть пожав плечами ответил граф.

— А кроме этого?

— Больно. Но боль стала существенно слабее, чем тогда. Тяжесть. Огромная тяжесть. Кажется, что сейчас ноги подломятся. Но тяжесть какая-то теплая, убаюкивающая, клонящая в сон. Что все это значит? Что это за заклинание? Почему ты, скотина, позволяешь себе такие выходки?! — Начинал говорить Всеволод спокойно, но закончил практически рыча.

— Невероятно! Это просто невероятно! — Восторженно произнес Паарнахтур, проигнорировав вопрос.

Граф же, раздраженный выходкой этого чешуйчатого подчиненного, пробил ему кулаком в челюсть, постаравшись вложить в удар всю силу. Получилось достаточно неожиданно. Во всяком случае дракон лихо мотнул головой, словно та на шарнире, и, отпустив виски, сделал три шага назад. И, уже сам, встряхнув головой, выдал:

— Ух! Сто сорок три удара!

— И что?! — Раздраженно воскликнул граф. — Я разрешал тебе на мне опыты ставить? Ты чего творишь?!

— Боль ведь ушла. Так?

— Ушла, — прислушавшись к своим ощущениям, ответил Всеволод.

— Прими за лечение! — Воскликнул он, назидательно подняв палец вверх.

— Я тебя сейчас трехведерной клизмой с иголками лечить буду! Садист!

В общем поругались несколько минут, а потом пошли гостям показывать поле битвы. Они то думали, что эта чешуйчатая морда брешет, рассказывая обычную байку. А оно оказалось, что нет. Пока добирались — все пятеро странным таким взглядом посматривали на графа.

Добрались до внешней стены Южного замка. Посмотрели на это поле из костей, на убитых муртов, один из которых до сих пор вяло шевелился. Тот самый, потерявший ногу. Прониклись.

— Я обязан тебе жизнь, — произнес наконец Велен после долгой созерцательной паузы. — И я не прощу себе, если брошу тебя в минуту опасности.