Свиридов листал форум и возвращался к списку на главной странице, ловя себя на стыдноватой радости: он не один, те же проблемы как минимум у пятидесяти семи сограждан, и число их росло ежедневно, ибо до ста восьмидесяти оставалось еще много. Правда, к радости примешивалась легкая брезгливость, будто высморкался в чужой платок или посидел в сортире, хранящем чужие газы. Свиридов был с детства болезненно щепетилен во всем, что касалось гигиены. Это не у листеров были его проблемы, это у него оказался их микроб, общая инфекция — и разделять с двумя сотнями сограждан их ужас и любопытство было так же противно, как соприкасаться с их шубами в метро. В его жизнь властно влезли сто восемьдесят человек, пятьдесят семь из которых уже обрели лица и имена. Свиридов был теперь уже не сам по себе, но один из них, — и это было самое противное; если ты умираешь в чумном бараке, под стоны сотни себе подобных, — ты не так прожил жизнь. Чем отдельнее от всех становишься, тем правильней вектор; лучшая смерть — та, которой вообще никто не увидел. Где-нибудь в горах, на леднике, среди снежной пустыни. Он с детства, с книг об освоении планеты представлял это так и завидовал. В некотором смысле и отцу повезло — его никто не видел мертвым, взял и избавил всех от себя, чего лучше?

— Мать, — сказал он, позвонив домой. — Оказывается, нас тут в списке сто восемьдесят человек, и уже есть свой сайт в интернете.

— Ну и что пишут? — кисло спросила мать.

— Пишут, что никто ничего не знает. Люди приличные, не зэки, не бомжи. Средний класс, типа меня.

— Очень утешительно. Ты связывался с этими из «Дня»?

— Они обещали перезвонить, очень извинялись.

— Я из их извинений шубу не сошью.

— Ладно, ладно. Я их разорю и не потерплю.

Из «Дня» никто не перезвонил, но во вторник вышло опровержение на четверть полосы: после проверки фактов наличие списка персон, не допущенных к работе на телевидении, не подтвердилось. Корреспондент Евгений Соломин наказан. Редакция приносит свои извинения Владимиру Кафельникову, традиционно начинающему свой день с просмотра газеты «День», и Сергею Свиридову, уволившемуся из компании «Экстра» по собственному желанию в связи с переходом в новый проект.

Ни о каком новом проекте Свиридов не слышал, но на сотрудничестве с «Родненькими» история с поводком никак не сказалась. Разработку по инцесту приняли благосклонно. Вечером во вторник позвонил Рома.

— Ну? — спросил он триумфально. — Читал?!

Рома был пьян, но еще вменяем.

— Читал, спасибо. Что ты с ними сделал?

— Я? Я ничего. Буду я делать со всякими. — Рома был в той стадии, когда эйфория переходит в злобу. Он их сделал, но они не стоили того, чтобы он их делал. — Они кто такие? Они говно. Роман Гаранин будет с ними разбираться? Шутишь! — Он свистнул. — Я сделал один звонок. И еще один человек сделал один звонок. И тот мент, который на тебя настучал, будет искать другую работу. А человек, который это поставил в номер, будет два месяца пахать бесплатно, на штрафы. Вот и все, и ничего не надо было делать.

— Рома, — вставил Свиридов. — Но список-то есть.

— Список? Какой список?

— Я не знаю, какой.

— Ну не знаешь — и сиди. Я сам, знаешь, в таком списке, что мало не покажется. Меня Бурмин терпеть не может. — Бурмин, генеральный продюсер Центрального, действительно в нескольких интервью указал на опасность «блок-бастеров гангстерского жанра, ориентирующих молодежь на сомнительные идеалы девяностых». Говорили, что этот выпад против Гаранина, друга детства, с которым они вместе росли на Николиной Горе и еще там чего-то не поделили, стоил Бурмину серьезного кремлевского разноса: на самом верху «Команда» понравилась. — Я должен был вести «Звезд в деревне», а ведет Базаров. Это что, тоже список? Все в списках, забудь.

— Ром, спасибо, — прочувствованно сказал Свиридов. — Если б ты еще, прости за наглость, подхарчиться помог — а то «Спецназ»…

— Позвоню, — буркнул Рома и отрубился. Свиридов допустил непростительную оплошность: не дал Роме насладиться победой, рассказать об одном решающем звонке, о чародеях, готовых отстроить прессу по первой его жалобе, — но Рома спьяну все забудет. Да и еще не хватало пресмыкаться.

В четверг с утра ему позвонила Бодрова. Голос оказался бодрый. Полезная вещь гипертония, особенно когда служит не препятствием, а главным содержанием жизни.

— Сергей Владимирович! Здравствуйте. Из списка беспокоят.

— Слушаю вас, — насторожился Свиридов. Он ничего не мог с собой поделать — любая новость относительно списка заставляла его трепетать.

— Хотим предупредить, чтоб не забывали нас. Это Бодрова Светлана Викторовна. — Свиридов ненавидел, когда так представлялись. В документах пиши фамилию первой, но в жизни изволь начинать с имени. — Вы в субботу в Москве?

— В Москве.

— Первая встреча списка намечена на перроне Ярославского вокзала в девять ноль-ноль утра, пятая платформа, девятый путь. Не опаздывайте!

В голосе Бодровой звенело организационное счастье.

— Хорошо, буду, — сказал Свиридов. Он сам не знал, обрадовало или напугало его это сообщение, но лучше внести хоть какую-то ясность. Ему казалось, что при первом взгляде на списантов он определит цель всей затеи, — но на это, как оказалось, надеялись все.

На сайте к субботе отметились уже семьдесят восемь человек.

3

Пришли, конечно, не все — всех вряд ли вместил бы один вагон. Народ толпами ломился на природу, благо воздух посвежел и дикая жара, сонным чудовищем лежавшая на Москве, сползла на восток. Бодрову Свиридов опознал немедленно: это была разновидность кафельниковской секретарши Марины, не испорченная близостью к начальству. Женщина с огоньком, туда-сюда, организовать помники, порубить салат, всплакнуть, спеть, скинуться на сироток, сходить в поход в тренировочных штанах, собрать выпускников, всем ужас — смотреть друг на друга через тридцать лет, а ей радость — послужила коллективу. Бодрова была в зеленых брезентовых брюках и розовой майке с коротким рукавом. В руках у нее был список, в котором она проставляла галочки. Свиридов подошел и отметился.

— Та-ак, — ласково пропела Бодрова, окидывая Свиридова оценивающим взглядом. Для каких-то тайных целей он подошел — молодой, рослый. В баскетбол поиграть на пляже, дров порубить для костерка. — Это у нас Сергей Владимирович. Спасибо за сознательность. Погодите пока, мы отъезжаем в девять сорок на Алтырино.

Вот я и не просто Сергей Владимирович, а Сергей Владимирович у нас. Все-таки надо было уговорить Альку. Накануне Свиридов — по возможности небрежно — рассказал ей все о списке, начиная с задержки в аэропорту, и о первых последствиях.

— Что из «Спецназа» ты полетел, это очень хорошо, — сказала она задумчиво, — я еще тогда обрадовалась. А что вписался — это зря.

— А что такого?

— То, что вы сами себя и записываете. А никакого списка нет.