Особняк Монпансье представлял собой старую угрюмую обитель и напоминал дом Ашеров из мрачного рассказа мистера По. Ветхая крыша древней мансарды, сплошь покрытая пятнами ржавчины, нависала набрякшими в́еками над темными фронтонными окнами.

Приезжие всегда восторгаются при виде угловатых парижских домиков с высокими окнами во французском стиле. На меня же подобные узенькие обветшалые строения производят удручающее впечатление. И хотя парки Парижа, в отличие от улочек Лондона, не так уж часто затянуты дымкой тумана, французская столица, как и британская, задыхается от пыли и сажи – извечной напасти больших городов.

В тот дождливый осенний день дом Монпансье походил на надменную французскую вдову, у которой потекла тушь. Годфри держал над нами с Ирен широкий черный зонт. Мы обе были одеты в черное, как и подобает тем, кто собрался нанести визит в обитель скорби.

Поначалу мне очень хотелось остаться дома, но Ирен отклонила мои возражения:

– Конечно же ты поедешь, Нелл! Ты ведь тоже знакома с Луизой. Кроме того, дело нам предстоит деликатное, и мне, безусловно, понадобится твоя помощь.

– Еще бы не деликатное! – воскликнула я. – Ты ведь не имеешь никакого отношения к этой несчастной семье. И как ты осмелишься явиться к Монпансье в столь неурочный час?

– Это мой долг. Я просто обязана все исправить.

На сей раз в голосе Ирен звучало неподдельное беспокойство, совсем непохожее на ее обычную склонность к актерской игре. Я тоже с тоской подумала о Луизе Монпансье: казалось, еще вчера сие нежное, хрупкое создание гостило у нас в Нёйи.

– Решено! – бодро объявила примадонна в противовес моему скорбному молчанию. Из всех моих знакомых одна лишь Ирен находит повод для оптимизма в моей нерешительности.

Спустя минуту Годфри отвел меня в сторону:

– Дорогая моя Нелл, я понимаю, что порой тебе претит вынужденное участие в расследованиях Ирен.

Я презрительно фыркнула, когда Годфри облагородил столь сомнительное мероприятие подобным словом.

– Но при этом я очень хочу поскорее во всем разобраться, – продолжил он. – Твоя роль в этой истории заметно меньше нашей, а потому ты можешь высказать иную точку зрения, неомраченную…

– Укорами совести? – подсказала я.

Годфри кивнул:

– Ты ведь дочь священника, а потому знаешь лучше других, что подобные чувства могут как отравлять, так и очищать душу.

– Понимаю. Значит, если я стану для вас своего рода духовным наставником…

– Вот именно! Ты так тонко чувствуешь людей. Ты можешь поставить себя на место тети Онории, которую, как считает Ирен, несправедливо обвинили в убийстве. А значит, тебе удастся почувствовать ее…

– Раскаяние, – подытожила я.

– Разумеется. Мы на тебя рассчитываем.

– В таком случае, больше никаких возражений.

– Вот и славно! – Годфри похлопал меня по плечу, словно поздравлял с поступлением на дипломатическую службу.

Я вдруг почувствовала себя раздираемой надвое силами, каждая из которых тянула меня на свою сторону, пусть используя разные доводы и ухищрения, но с одинаковым упорством.

Думаю, стремление заручиться моей поддержкой было для супругов своего рода соревнованием, потребность в котором они чувствовали каждый божий день, подобно тому как спортсмены нуждаются в постоянных тренировках. А мне, откровенно говоря, льстило, что им достался соперник с весьма непростым характером.

Кому-то, быть может, наша жизнь покажется странной. Однако она полностью устраивала каждого из нас, да и другим, прямо скажем, не мешала. Конечно, людям моего склада – то есть старым девам – свойственно притираться к семейным парам по той или иной не особенно важной причине и даже становиться частью чьей-то семьи. Такова и участь гувернантки – разве что с семьей ее не связывает кровное родство, а неизбежное взросление детей вынуждает время от времени переходить на новое место.

Близких родственников у меня не было, поэтому пришлось искать соседку, иначе я обрекла бы себя на одиночество. Так я познакомилась с Ирен. При этом сама мысль об одиночестве мне не претила – порой я в нем даже нуждалась. Но когда в моей жизни появилась любимая подруга, а потом и Годфри, мой работодатель и защитник, все в ней изменилось в лучшую сторону.

Какое-то время я очень боялась по неосторожности вторгнуться в дела, меня не касающиеся, но напрасно: Годфри и Ирен были чрезвычайно закрытыми людьми, несмотря на все свое обаяние и браваду. Лишь иногда мне доводилось прикоснуться к сокровенной стороне их жизни – возможно, несколько чаще, чем кажется, но, видимо, я была слишком неопытна, чтобы это осмыслить.

Так мы и жили под одной крышей, ссорились и мирились, но всегда уважали друг друга и научились преодолевать эгоистичные порывы.

Мои нравственные принципы и консерватизм несколько сдерживали стремление Нортонов к постоянному прогрессу. Думаю, им самим было очень приятно иметь при себе надежного человека, на которого приходилось постоянно воздействовать силой личности и даром убеждения. Ведь сейчас я была единственной публикой для выступлений Ирен и судом присяжных для ораторского искусства Годфри. Наши отношения сложились в единую цепь из трех звеньев, порой вступающих в суровое противоборство, но при этом, как ни парадоксально, упрочивая, а не ослабляя силу своей связи.

Вот почему в тот дождливый вечер мы вместе отправились в особняк Монпансье. В отличие от Ирен и Годфри, я была здесь впервые и могла посмотреть на сию скорбную обитель свежим взглядом.

– Какое зловещее место, – поежилась я.

– Должно быть, это из-за дождя. – В голосе Ирен звучала нотка сомнения. – Когда мы с Годфри привезли сюда малышку Луизу, дом показался мне грандиозным.

После известий о кончине Луизы Ирен всякий раз называла ее малышкой – стало быть, во всем происходящем примадонна чувствовала вопиющую несправедливость.

– Как вам понравились супруги Монпансье? – осведомилась я, играя роль беспристрастного наблюдателя.

Ирен и Годфри шепотом посоветовались друг с другом над креповой вуалью моей шляпки. Подумать только – я и не представляла, насколько они выше меня ростом, пока мы не очутились под одним зонтом!

– Неестественные, – промолвила Ирен.

– Подозрительные, – присоединился Годфри.

– А теперь представьте, сколь неестественными и подозрительными они покажутся вам теперь, когда Луиза скончалась. – Я не упустила возможности призвать их к здравому смыслу, чего и требовала подобная ситуация. – Ну, пойдемте?

Дверь нам открыл высокий слуга, в габаритах своих не уступавший боксеру. На левом виске у него виднелось родимое пятно – темно-красная отметина размером с двухпенсовую монету.

– Месье и мадам Нортон, а также мадемуазель Хаксли пришли выразить свои соболезнования месье и мадам Монпансье, – продекламировал Годфри.