* * *

Посвящается Ш. Х. – с благодарностью за многочисленные часы, которые я провела за книгами о его приключениях, и за идею о героине, достойной его самого

Ирен Адлер Нортон. Примадонна родом из Америки; впервые появляется в рассказе Артура Конан Дойла «Скандал в Богемии». Главное действующее лицо серии книг, начинающейся с романа «Доброй ночи, мистер Холмс!».

Шерлок Холмс. Всемирно известный сыщик-консультант, прославившийся своими способностями в области дедукции.

Пенелопа (Нелл) Хаксли. Осиротевшая дочь английского приходского священника, оказавшаяся одна в неприветливом Лондоне.

Джон Уотсон. Доктор медицинских наук; друг и спутник Шерлока Холмса.

Вильгельм Готтсрейх Сигизмунд фон Ормштейн. Недавно взошедший на престол король Богемии. Хорош собой; проживает в Праге.

Годфри Нортон. Британский адвокат.

Оскар Уайльд. Друг Ирен Адлер; остряк, денди и знаток Лондона.

Брэм Стокер. Импресарио одного из лучших лондонских актеров Генри Ирвинга; начинающий писатель, получивший в дальнейшем известность как автор «Дракулы».

Квентин Эмерсон Стенхоуп. Дядя сестер Тёрнпенни, воспитанниц Нелл в пору ее службы гувернанткой.

– Насколько я могу судить, Уотсон, по экземпляру журнала «Стрэнд», который я заметил вон там, на столике, дело об Ирен Адлер, благодаря вам, стало достоянием общественности, – промолвил Шерлок Холмс.

За окном стоял теплый летний вечер, и мы как раз заканчивали роскошный ужин, приготовленный нам любезной миссис Хадсон. Я пригубил бургундского, чтобы скрыть довольную улыбку. Мне всегда казалось странным, что мой друг, пожалуй самый наблюдательный человек из всех живущих на этом на свете, не обращал ровным счетом никакого внимания на стопку ежемесячных журналов «Стрэнд», которые я приобретал всякий раз, когда там публиковали мой рассказ о наших приключениях. Эти рассказы выходили на протяжении трех лет с завидной регулярностью, а публиковать я их начал в 1891 году, после того, как все сочли, что Холмса уже нет в живых.

Я искренне надеялся, что теперь, когда мой друг восстал из мертвых, он непременно ознакомится с результатами моих попыток увековечить память о нем и его невероятных дедуктивных способностях. Однако скромность, присущая Холмсу, дала себя знать в его отношении к моим рассказам: великий сыщик крайне редко читал мои скромные произведения о его собственных приключениях.

– Похоже, мои рассказики пользуются известной популярностью, – небрежно заметил я.

– Популярностью? – Холмс потянулся за трубкой, которую он так любил курить после сытных ужинов, и его лицо на мгновение приобрело отсутствующее выражение. – Нисколько не сомневаюсь, что во многом причиной тому броские заголовки.

– А что вам не нравится в названии? «Скандал в Богемии». На мой взгляд, заголовок вполне себе отражает суть дела, – промолвил я, искренне надеясь, что мой ответ не прозвучал излишне резко. Для нас, писателей-дилетантов, похвала значит очень многое.

– Вы так считаете? – сдержанно произнес Холмс.

– Позвольте спросить, а как бы вы на моем месте назвали рассказ? – не вытерпел я.

– «Лучшая из женщин».

Несмотря на густые клубы сизого табачного дыма, я увидел, как сверкнули глаза Холмса.

– Король Богемии не считал ее таковой, – напомнил я. – В противном случае он бы на ней женился.

– Если бы все люди подходили к делу в той же манере, придавая главное значение родословной, поверьте мне, жизнь была бы куда скучнее. Кроме того, осмелюсь заметить, – Холмс довольно улыбнулся, погружаясь в воспоминания, что случалось с ним крайне редко, – его величество сам неоднократно подчеркивал, что из Ирен получилась бы прекрасная королева. Самое здравое из всего того, что мне вообще довелось от него услышать. Однако, Уотсон, вы меня неправильно поняли. Я отдаю себе отчет в том, что у рассказа должно быть броское название, чтобы оно привлекало внимание. Не согласен я с вами в другом. В своем повествовании вы допустили существенную ошибку.

– Ошибку?

– Именно так.

– Не может такого быть. Я писал рассказ, опираясь на записи в своем дневнике. Они очень подробны, а кроме того, в силу своей профессии, я всегда очень внимателен к деталям. Не спорю, события, о которых идет речь, произошли шесть лет назад, но…

– Я говорю не о деталях дела, Уотсон, а о том, что случилось после.

– Боюсь, я вас не понимаю, – сдался я, отодвигая в сторону изумительный лимонный пирог миссис Хадсон.

– Вы пишете об Ирен Адлер так, словно ее нет в живых, называя ее «ныне покойной». Это непростительная ошибка.

– Но помилуйте, о ее смерти писали в «Таймс»! Чудовищная железнодорожная катастрофа в Альпах. Оба имени, и ее, и ее мужа, были в списке погибших.

– Вы напрасно столь безоговорочно доверяете «Таймс». Там далеко не всегда пишут правду, – изрек Холмс тоном, которым разговаривал со мной, когда я спорил с другом из принципа, уже осознав собственную неправоту, но не желая при этом ее признавать. – Нередко мы слишком поспешно записываем людей в покойники. Именно это, в частности, мы наблюдали и в случае со мной.

Намек был более чем прозрачен. Я искренне верил, что Холмс погиб в Рейхенбахском водопаде, и пребывал в этой уверенности вплоть до апреля, когда мой друг неожиданно «восстал из мертвых». Забыв о писательском тщеславии, я попытался ухватиться за нить рассуждений Холмса.

– Вы полагаете, дружище, что Ирен Адлер все еще жива? – в изумлении промолвил я.

Взгляд Холмса скользнул к фотографии в рамке с изображением женщины, о которой шла речь. Этот снимок занимал почетное место в собрании памятных вещей знаменитого сыщика.

– Видите ли, Уотсон, меня за всю жизнь провели только четыре человека. Трое мужчин и одна женщина. Она. Если у нее получилось обвести вокруг пальца меня, ей вполне по силам обмануть саму смерть.

Я почувствовал раздражение, хоть и понимал, что Холмс не осознает, как непомерно тщеславно прозвучали его слова. Его честолюбие было столь же невероятно, сколь и способность выуживать массу доказательств из сущих мелочей.

– Так вы полагаете, она все еще жива? – снова спросил я.

– Думаю, да, – решительно ответил он после долгого молчания. – Я специально не занимался расследованием, чтобы получить ответ на этот вопрос. То, что вы от меня услышали, – лишь догадка, предположение. Впрочем, вы сами знаете, на чем обычно строятся мои предположения.