— Это не ваше дело! — грубо отрезала Катя, — уходите!

— Слушаюсь, ухожу…

И, повернувшись на каблуках, юноша побежал вприпрыжку догонять остальную компанию.

— Глупая девчонка! — по дороге бранил он Катю, отводя душу, — тоже вообразила себе, что неотразимо-хороша собой и еще ломается. Мещанка этакая! A того не понимает, что ничего-то в ней хорошего нет, смуглая, черная, как голенище, глаза, как плошки, a туда же!.. — «Вы мне противны», ах, скажите, пожалуйста! Ничтожество этакое, туда же возмущается, грубит! — совершенно уже разошелся Валерьян.

Между тем, оставшись одна, Катя повернула назад, к тому месту, где оставался шофер с машиной. Но ни шофера, ни машины здесь уже не было. Девочка смотрела вправо, влево… Нигде не было и признака автомобиля. Очевидно, шофер, воспользовавшись отсутствием пассажиров, заехал в ближайший трактир погреться и подкрепить свои силы.

Направо, вдоль ограды, убегал вперед узенький переулок. В него и повернула Катя, чтобы не выходить на проспект, куда, по её предположению, могли вернуться каждую минуту молодые люди. С ними же ей совсем не хотелось сейчас встречаться. Ей были теперь несказанно противны и Валерьян, и Дима, первый своими пошлостями, второй неимоверной глупостью и пустотой.

— Пока не позовут сами, не вернусь ни за что на свете, — думала Катя, машинально поворачивая в следующий переулок и все подвигаясь незаметно вперед.

Пройдя несколько минут, она приостановилась и стала прислушиваться. Не зовут ли ее? Ведь, по её предположению, сейчас Нетти и её спутники должны были уже хватиться ее, Кати, и, не найдя на месте, не медля ни минуты, броситься на поиски за ней.

Но морозная ночь молчала по-прежнему; не слышно было никаких голосов; кругом царила полная тишина.

Внезапный страх пронизал все существо Кати. Теперь только она вполне поняла создавшееся положение. Ее оставили одну среди этой тишины и безлюдья, вблизи этих жутких пустырей и кладбища.

Где же они все, однако? О чем думают они, оставляя ее так долго здесь?

Теперь уже недавнее гордое желание не встречаться с вёселой компанией уступило место другому. Кате захотелось уйти скорее к свету, к шуму, к людям, какими бы дурными ни были они — все равно. Слишком уж было пустынно и жутко кругом. И ни признака присутствия человека вдобавок, ни единого человеческого голоса, ни одного живого звука кругом!

Дрожа от волнения и от пронизывающего ее насквозь холода, девочка зашагала теперь быстрее, прямо, как ей казалось, по направлению проспекта, где, она была уверена, сейчас находилась молодежь, изредка посылая в тишину:

— Нетти! Нетти! Где вы?

Никто не отзывался по-прежнему. Окраина города казалась вымершей. Между тем, высокая ограда, окружающая погост, заменилась более низким, земляным валом, который было не трудно перелезть. Оттуда, из-за вала, странными, фантастическими фигурами казались кресты и памятники, находившиеся внутри ограды. Второпях Катя и не заметила, что повернула совсем в противоположную сторону и теперь отдалялась еще дальше от проспекта.

— Нетти, да где же вы, наконец! — уже с явным отчаянием, поняв вскоре свою ошибку, трепещущим голосом еще раз крикнула Катя. И опять ни единого звука не получилось в ответ. Прежняя тишина и молчание царили на кладбище и в огибавшей его пустынной уличке. Так прошло с добрых пять минут времени. Вдруг Катя вздрогнула. Ей ясно послышались за оградой людские голоса.

Луч надежды мелькнул в голове девочки.

— Нетти… Наконец-то! Они еще, оказывается, там! — и, не рассуждая больше, девочка стала быстро карабкаться по валу в надежде увидеть по ту сторону ограды невестку и её спутников.

Быстрыми, ловкими движениями она влезла наверх, оттуда спрыгнула вниз и очутилась в рыхлом снегу небольшого сугроба. С большими усилиями Катя выкарабкалась оттуда на дорожку, занесенную снегом, и, отряхнувшись, стала осматриваться.

Очевидно, она попала в самую отдаленную часть кладбища, туда, где хоронили бедняков. При свете ярко светлевшего в эту ночь месяца девочка могла разглядеть покосившиеся убогие кресты невысокие холмики, редкие, запушенные снегом и полуразрушенные временем скромные памятники…

Поглядывая по сторонам и увязая по щиколотку в снегу, Катя быстро зашагала в ту сторону, откуда ей слышались за минуту до этого людские голоса.

Но теперь их уже не было слышно. Кладбище по-прежнему спало мертвым сном, как подобает спать кладбищу.

Последняя надежда покинула Катю. Одна одинешенька была она сейчас в этом царстве мертвых! A в голову, как нарочно, лезли неприятные воспоминания, когда-то слышанные ею от пансионерок, рассказы о восставших из гробов мертвецах, об оказавшихся заживо погребенными в летаргическом сне несчастных… «Как они должны были стонать и биться под их каменными плитами и крестами могил, до тех пор, пока вечный покой не заменил им их невообразимую муку!» — приходило совсем некстати в голову девочки. Расстроенному воображению Кати уже казалось теперь, что кто-то скребется и словно стонет у соседней могилы. Она задрожала всем телом. Ноги подкосились, какие-то красные огни замелькали в глазах. Но вот стон перешел в довольно явственное и громкое кряхтенье… Теперь оно слышится, это кряхтенье близко, совсем близко, за спиной Кати… Холодный пот проступает на лбу девочки… Она быстро оборачивается, вытягивает руки, как бы защищая себя от опасности, и с громким пронзительным криком падает в тот же миг, теряя сознание, на снежную кладбищенскую дорожку.

* * *

Черная, мохнатая фигура, отделившаяся от одного из памятников, медленно приблизилась к бесчувственной, распростертой на снегу Кате.

— Ишь ты, как испужалась сердешная, да как же ты попала сюда? — И кладбищенский сторож Аким Акимович, как его называли все, имевшие соприкосновение с ним, нагнулся над беспомощным телом, стараясь разглядеть черты лежавшей перед ним девочки.

— Да, она померши никак, барышня-то! Так и есть, померши… Со, страху, стало быть… Бывает у них, y господ, значит, такое… Пужливы они, господа-то, не то, что наш брат, мужик сиволапый, — рассуждал сам с собой старик, разглядывая лицо Кати. — Ах ты, бедняга, бедняга. Кудыж мне теперь доставить тебя, — сокрушался Аким Акимович, в то же самое время сдергивая с себя теплую, овчинную шубу, придававшую ему сходство с огромным мохнатым зверем, и раскидывая ее на скамейке, находившейся неподалеку.

Теперь, оставшись в одном кафтане, без шубы, стеснявшей его движения, он бережно приподнял Катю с земли, отнес ее на скамейку и положил поверх шубы. Затем порылся в кармане, вынул оттуда какой-то небольшой предмет и приложил его к своим губам. В тот же миг пронзительный, резкий свисток разбудил мертвую тишину ночи. За первым свистком раздался второй, за ним третий… Откуда-то зазвучали ответные сигналы, к ним вскоре присоединились человеческие голоса, послышались торопливые шаги… Еще голоса, еще свистки, и кладбище ожило… По его дорожкам засновали человеческие фигуры… Откуда-то словно выросло из-под земли несколько человеческих фигур.