– У тебя болит спина? – спросила она. Или сказала что-то в этом духе, не помню. Меня скрутил невозможный стыд. Я весь был в жару и боялся разогнуться, чтобы она не заметила, как мое взбесившееся тело ушло в самоволку.

– Вы идите. Я сейчас, – просипел я, а она продолжала стоять.

– Идите! – заорал я, Она ушла, и меня отпустило.

Я отправился к Лизке и промолчал почти все время, пока сидел в ее комнате.

Как смотреть Ей в глаза? У меня была божественная любовь к галактическим, инопланетным глазам, а сейчас она рискует превратиться в грязь. На Нее реагирует не просто моя физиология, на Нее реагируют мои мысли, а я их осознаю. Теперь до того как начать думать о Ней, я думаю о маленькой белой косточке с голубой прожилкой, а потом обо всем остальном, о чем не скажешь. И меня снова и снова скручивает стыд. Я в жару и в поту и не могу говорить сам с собой. Раньше ржал, как больная лошадь, над своими дурацкими мыслями, а сейчас мои дурацкие мысли ржут надо мной. У меня раздвоение личности, и моя вторая личность – сволочь!!!

– Чем ты занимаешься? – спросила мама. – Сидишь вечерами дома, тебя не видно и не слышно. С Сашей не общаешься. Даже телескоп забросил. Зачем мы тратили на него деньги?

– Надоело.

– Ну, скажи, чем ты занимаешься все свободное время?

– Ничем, – ответил я.

– Хоть бы увлекся чем-нибудь, – проворчала она.

– Неохота.

– Все чем-то заняты, – пристала она. – Ходят на дзюдо, играют на гитаре… Собирают постеры с любимыми певцами или спортсменами, в конце концов! Идут на их концерты, таскаются за ними хвостом. А ты? Что тебе интересно?

– Ничего, – вяло ответил я. – Терпеть не могу группис. Это тупые амебы. Я несоизмеримо выше толпы.

Я действительно не перевариваю полоумных фанатов того, не знаю кого. Таскаться на футбол, чтобы тебя долбанули по башке железной трубой? Тупить на престарелых Иванушках? Пускать слюни и сопли из-за несъедобного зеленого патиссона, как это делает Сарычева? Сэнкс!..

– Чем ты выше? Ростом? – возмутилась мама. – Найди себе хобби! И будь как все нормальные дет… – она запнулась, ее лицо сделалось виноватым, и она тут же поправилась, – люди!

– Хорошо. – Я сощурил глаза. – Если ты так настаиваешь, я найду себе хобби – увлекусь мухоморами. Устраивает?

– Издеваешься? – трагически спросила мама.

– Не мешай жить! – заорал я. – И уйди!!!

Она ушла, хлопнув дверью, а я распластался в кресле как амеба. Лень все, даже думать, тем паче делать уроки. У меня куча пар по всем предметам. Если родаки узнают, съедят с потрохами. Мне некогда учиться. В ящике письменного стола лежит журнал с голыми девицами, предки заходят, я задвигаю ящик животом и делаю вид, что учусь. В моем компе открыто окно с голыми телками, родаки заходят, я сворачиваю окно и снова делаю вид, что учусь. Таращусь в учебники, а сам думаю о чем попало. Мне прислали эмэмэской фотку Сарычевой в бюстике. Сама прислала? Раньше я бы ее захохотал, забил непристойщиной вместе с пацанами, теперь промолчал. Меняюсь в худшую сторону. Что делать?

Я врубил «Nino Zombi», ударные вместе с воплем пробили череп, прошлись по всему телу и отозвались ниже пояса. Честное слово, я чуть не заплакал. Сколько можно моим телесам надо мной издеваться?! Ё-моё!!!

Я вдруг вспомнил слова моей бабки. Она говорила что-то вроде того, что музыка действует возбуждающе. Она, видите ли, бывает робкой и женственной, любовной и страстной и… Любовной и несчастной? Кажется, да. Одно знаю точно, скриминг[5]«Nino Zombi» – любовный и страстный. Факт. Я опробовал его на своей шкуре. А все почему? В музыке скрыт эротизм, одни чувствуют, другие нет. Я, выходит, чувствую. Но не хочу. В общем, пришла беда, снимай трузера! Я заржал неожиданно для самого себя. Н-да… Мозг тронулся, господа присяжные психиатры.

Я вспомнил о бабке и параллельно – о заговорах на любовь. Она жизнь положила на фольклор, включая любовно-заклинательные традиции. Получить две ученые степени за заговоры на любовь. Смехота! А что если?.. Или глупо? Глупо и тупо. Стоп! Мне уже жарко. Короче. Я смог бы?

– Я смогу? – громко спросил я себя и вдруг испугался до холодного пота.

– Не сможешь! – злорадно заржало мое второе сволочное «я».

Я понял, что не смогу. Дальше розовых пяток и косточки у щиколотки мое ненормальное «я» в своих фантазиях не заходит. Я пугаюсь и сбрасываю шлагбаум. Мне страшно – не потому, что я малявка, а потому, что ясно вижу пропасть, и мне ее не перешагнуть. Любить грязно – значит опошлить мою божественную любовь. Поставить крест на высоком, на серебристых облаках и солнечном дожде. Я этого не хочу! Не хочу! Не хочу! Что делать?

– Ба, привет! Я реферат пишу на свободную тему. Короче, мне надо тексты заговоров на любовь. Намекни, я разовью.

– Что тебя потянуло на эту тему? – засмеялась она. – Не скажешь, в чем кроется истина?

– В чем кроется истина? Хочу блеснуть оригинальностью своего интеллекта, – буркнул я. – Нырнуть в родную историю. Сейчас это модно.

– Блещи, – легко согласилась она. – С чего планируешь начать? С присушения красной девицы?

Как мне с ней повезло! Единственный нормальный человек в городе, кроме меня. Не нудит, не пристает, не воспитывает, не пытает.

– Присушим девицу, потом решим. Диктуй, – я сел за комп и забегал по клавишам.

– А все же, зачем тебе это надо? – спросила бабка, когда мы закончили. В ее голосе сквозило неприкрытое любопытство. – Для Лизы?

Осподи! И она туда же. При чем здесь малявка?

– Для реферата, – оскорбился я. – Лиза для любовно-заклинательной традиции репой не вышла.

– Не зарекайся, – зловеще сказала бабка. – Ее репа репьем к тебе прирастет. Не отбояришься. И начни говорить на нормальном русском языке.

– Лепо бяшети на древнеславянском? Хочешь, чтобы меня захохотала вся школа?

Я бросил трубку, пока она не начала нудить. Не хотел разочароваться в единственном нормальном человеке. Между прочим, я использую правильную литературную речь, когда мне самому это нужно. И я никого не обижаю намеренно, это получается само собой. К тому же Лизка мне нравится. Она выгодно отличается от девчонок в моем классе. Умеет молчать и, более того, умеет думать. Не болтает о тряпках, не треплется о парнях типа: «он сказал – я сказала, он сказал – я сказала». Уши сохнут от их бесконечного «он сказал». Знал бы этот «он», замолк бы навеки.

Я улегся на диван, положил ноутбук на живот и принялся читать заговоры на любовь под старый добрый британский рок. С чего-то решил его вспомнить. Западноевропейский музон и русская любовно-заклинательная традиция сложились в непередаваемую виртуальную композицию. Я затащился после первых же аккордов. Прыгнул со сцены и поплыл по рукам.