* * *

Через несколько минут, прижавшись к стене полуразрушенного цеха, Егор осторожно заглянул в иззубренный пролом, оставшийся на месте частично обрушившегося оконного проема. Ствол ИПК описал плавную дугу, но огромное помещение оказалось пустым. Внутри здания ударная волна смела все перегородки — битый кирпич, бетонные блоки, перемешанные с покореженными станками и разбитым оборудованием, высились оплывшими от времени горами вдоль противоположной стены строения.

Здесь также густо пророс металлокустарник, примерно посередине разрушенного цеха на голом бетонном полу свет подствольного фонарика выхватил из сумрака человеческий скелет в рваной, полуистлевшей одежде.

Перебравшись внутрь здания, Баграмов осторожно приблизился к нему.

Странно… Ни крысы, ни собаки, ни птицы не тронули… — подумал он, заметив мумифицированную, усохшую плоть, клок седых волос, торчащий из-под самодельного защитного шлема, оснащенного фильтрующей дыхательной маской.

У частично сохранившегося трупа недоставало одной руки, ноги были раздавлены, в густой бетонной пыли отчетливо виднелись следы гусениц, неподалеку чернел опаленный круг, виднелось несколько бесформенных, покрытых окалиной потеков, похожих на расплавленный и постепенно остывший металл. Единственная рука погибшего была вытянута в сторону черной подпалины, пальцы растопырены, словно он…

Нет… Капитан отогнал пришедшую в голову мысль. Бред.

Ага… И странное приспособление на руке, от которого под мумифицированную кожу запястья уходили провода, и серебристые нити тускло поблескивающего металла, вплетенные в усохшие мышцы, тоже галлюцинация?

Кто он? Киборг?

По внешним признакам судить трудно, а комплексный сканер системы медицинского мониторинга не работал.

Надо искать своих. — Егор чувствовал, что нереальное пространство, неподвластное логическому осмыслению, быстрее сведет с ума, чем приведет к какой-то приемлемой оценке ситуации. Трупу, который он только что осмотрел, на вид не менее года. Откуда бы ему тут взяться? Предположение о кибернетическом организме Баграмов отмел — офицеров ВКС периодически знакомили с разного рода перспективными разработками, но капитан даже не слышал упоминания о создании действующих моделей кибернетических организмов.

Да, он помнил слова полковника Решетова. Знал, что вместе с группой отправляется в зону глобальной катастрофы, где возможны любые неожиданности, но, пройдя несколько километров от проложенного под землей тоннеля до комплекса зданий Института имени Курчатова, Егор все же четко понимал, что движется через пространство техногенного катаклизма.

Куда, спрашивается, подевались руины мегаполиса?

Где бойцы группы? Почему пуст эфир?

Он еще раз проверил передатчик. Тест успешен. Так в чем же дело?! Может, шифратор сбоит?

Он переключил вариатор на открытую частоту.

— Альфа-12-1, вызываю группу. Всем, кто меня слышит, — доложить о состоянии, обозначить ориентиры!

Тишина.

Лишь в оперативном окне системы бронескафандра продолжают сменять друг друга коды критических ошибок.

— Альфа-12-1, всем, кто меня слышит. Отказала система навигации. Нахожусь в разрушенном производственном корпусе. Ориентир, — он подошел к пролому, взглянул на окрестности и сипло добавил: — Метрах в тридцати от позиции наблюдаю открытое водное пространство!…

Егор едва выговорил последнюю фразу.

Он мог допустить всякое, но откуда в хорошо знакомых районах города взяться огромному, уходящему вдаль, теряющемуся в дымке озеру?!

* * *

Прибрежные территории, расположенные между руинами Академгородка и развалинами Бердска, обычно контролировались двумя группами Ковчега.

Маршрут патрулей проходил вдоль трассы, на старых картах обозначенной как «М52». Двигаясь по дороге, бойцы группировки доходили до разрушенного моста через Бердский залив и, некоторое время понаблюдав за обстановкой, поворачивали обратно. Интервал патрулирования был рассчитан так, чтобы группы, дойдя до конечных точек (вторая располагалась у плотины Обской ГЭС), двигались бы навстречу друг другу, встречаясь примерно посередине.

Сегодня пульсация нарушила привычную схему, основные силы группировки пришлось оттянуть к тамбуру, где еще оказывали сопротивление несколько крупных механоидов и сталкеры, попытавшиеся осуществить силовой прорыв в Академзону из пространства пустоши.

…Дитрих чувствовал себя неуютно.

В егеря он попал недавно. До этого, после вживления основного импланта, он почти полгода провел во внутренних караулах, в тот же период прошел обряд посвящения, а вместе с ним получил и новое, казавшееся дурацкими, непривычным имя.

Но правила есть правила. Новое имя — не слишком высокая цена за имплант, без которого в границах отчужденных пространств он бы попросту погиб или, того хуже, превратился бы в сталтеха.

После уютного сумрака бункерных зон выходить на поверхность жутковато. Вообще-то Дитрих никогда не считал себя трусом, но в Пятизонье происходит быстрая, болезненная ревизия жизненных взглядов и ценностей. Порой на поверхность всплывают такие потаенные черты характера, о которых там, в Большом Мире, даже не подозреваешь.

Ни служба в армии, ни жизнь на гражданке, ни злоключения молодости, пусть даже они будут спрессованы в один день, не сравнятся с одной минутой, проведенной тут.

Выходя на патрулирование после пульсации, Дитрих видел десяток обуглившихся, уже неузнаваемых тел, от которых разило горелой плотью, а рядом — остановленного ударом электромагнитного импульса, сожженного из огнеметов и вдобавок изрешеченного из стационарного импульсного орудия бронезавра.

От недавних впечатлений мурашки бегали по коже. Здесь жуткая в своей непредсказуемости смерть ходила с любым из сталкеров рука об руку, вокруг, несмотря на громкие заявления Генриха Хистера, царил вакуум абсолютной неизвестности. Все эти зачистки — мышиная возня. Отчужденные пространства только приподнимали перед Дитрихом завесу своих тайн, но он уже успел вкусить крамолу запрещенных мыслей. Когда глаза широко открыты, ты видишь окружающее и начинаешь понимать, насколько человек слаб и беззащитен в сравнении со стремительно развивающимся техносом Пятизонья.

Замкнутый круг получается. После имплантации назад пути нет, а период адаптации к новой реальности столь страшен, что ночные кошмары кажутся добрыми мультиками по сравнению с любым выходом на поверхность, но попробуй пожалуйся — даже малейшее проявление человеческой слабости в Ковчеге считается признаком неполноценности и карается лишь одним способом: малодушный боец группировки либо загадочно погибает, либо оказывается на операционном столе, где хирурги и мнемотехники на свой лад устраняют «огрехи природы»…

Остановившись у старой, полуразрушенной пристани, Дитрих сплюнул, на миг приподняв дыхательную маску, затем расчехлил электронный бинокль и стал внимательно осматривать окрестности. Он уже понял, что выжить можно лишь одним способом: забыть все, что существовало раньше, выкинуть прошлое, начать с нуля, принимая адские правила игры, стать зверем, постоянно находящимся настороже, не прощать слабость другим и выжигать ее в себе…