— А узлы?

— Мерка, — ответил Сим.

— Каменщик? — повторил Бьюкен, уразумевший лишь это. — Это непогрешимо?

Хэл поглядел на Сима, вопросительно подняв брови.

— Непогрешим ли я? Набросится ли собачонка на кровяную колбасу? — вознегодовал Сим. — Я рожден в Лидхаусе, близ крохотного монастыря Святого Макловия, в коем обретаются тиронезийцы[32]. Моего отца возвысили до работы с монахами, каковые имеют дар Божий к строительству.

— Тиронезийцы? Знаю сей орден, — встрепенулся Бьюкен, разобравший в сумбуре шотландской речи это слово. — Они строгие бенедиктинцы, обретающие славу в ручном труде. Они искусны; не они ли исполнили работы в аббатствах Селкерка, Арброта и Келсо? Считаете, этот каменщик был тамошним бенедиктинцем?

— Может статься, поне таких одежд не носит ни единый монах, поколь мне ведомо, — провозгласил Сим. — Но мой тятя возвысился от гужа до трудов с ними в камнеломнях, а опосля прибыл в Хердманстон, дабы вырыть колодезь. Доколь я не пришел в возраст, дабы уйти с сим юным Хэлом, я труждался на рытье и сухой кладке. Мне ведомо пользоваться отвесом; сии узлы отмерены в римских футах.

Он прикрыл глаза, припоминая.

— Святой Августин сказывает, что шесть есть идеальная цифирь, поелику сумма и произведение его составляющих — один, два и три — есть одинаково. Сиречь, квадрат в тридесять шесть футов есть божественный идеал, премного излюбленный каменщиками, строящими церквы. Хвала Христу.

Открыв глаза, он наткнулся на потрясенные взоры Хэла и графа Бьюкенского и заморгал от смущения, пока они с запинкой разбирались в затверженном наизусть ответе, чуть не онемев от искушенности Сима в счислении.

— Так, добро — в подсчетах я не силен, поне ведаю цену вечернего пития. Но батюшка вколотил в меня отвесы, поелику без оных несть лезно ни рыть, ни построить даже кособокого домишки.

— Думаешь, то был каменщик из Святого Макловия? — требовательно вопросил граф, щуря глаза и вытягивая шею, тщась понять. Сим тряхнул головой.

— Сие есть каменщик, непогрешимо. Да к тому ж мастер, коли сии тонкие сукна о чем-то говорят.

— Истинно, — с кривой усмешкой обронил Хэл. — С той поры, как Эдуард Английский порушил прошлым годом добрые крепости, осмелюсь сказать, что для мастеров-каменщиков в Шотландии несть числа работы.

— Не наша проблема, — вдруг отрезал Бьюкен, жаждавший вырваться из этого места. Сгреб с ладони Сима грузик, шнурок и медальон и небрежно швырнул в кучу на столе, провозгласив: — Улики. Упакуем сие и доставим английскому юстициару в Скун. Пусть с этим разбирается Ормсби. Мне же надо подавить мятеж.

Эрвин

Праздник Святого Венанция Камеринского, май 1297 года

Свет канделябров заставлял тени плясать и изгибаться, обращая епископа в чудище. Не то чтобы Уишарт и так-то выглядел наипервейшим прелатом Шотландии, сидя, будто здоровенный медведь, в нижней сорочке, с седыми волосами, завивающимися колечками ниже перепачканной шеи, над которой красовалось лицо, смахивающее на морду мастифа, припечатанную лопатой.

— Не на такую охоту ты подряжался, а, Роб? — проклокотал он, и Брюс выдавил чахлую улыбку. — Абы найти труп… ведаем ли, кто се?

Последние слова сопровождал проницательный взгляд, но Брюс не пожелал встретиться с ним глазами, решительно тряхнув головой.

— Бьюкен отправил останки на телеге к Ормсби в Скун. Я говорил, что надо обратиться к шерифу Гезльригу в Ланарке, но он настоял на обращении к юстициару. — Резко оборвав, он бросил взгляд на людей, столпившихся в главной зале поместья Буртрихилл. — Он знал? Знал ли Бьюкен, что Гезльриг уже мертв, а Ланарк спалили дотла? — прошептал Брюс, и Уишарт встревоженно взметнул ладонь, словно отмахиваясь от докучной мухи.

— Вздор и галиматья, — произнес он своим жирным голосом. — Не знал. Никто не знал, пока дело не было сделано.

— Теперь все государство ведает, — пророкотал голос, и Смелый выставил свой угловатый лик на свет, насупив брови на Брюса; Хэл тотчас заметил, что это огрубленная, мясистая версия личика Джейми. — Пока вы занимали мой дом, Уоллес тут избавлял страну от нечисти.

— Правду говоря, вы с ним палили наши земли в окрестностях Тернберри, — парировал Брюс по-французски, стремительно и злобно, как пикирующий ястреб. — Вот почему моему отцу было поручено прижать вас к ногтю, отрядив меня в Дуглас, — и учтите, мой государь, что я не так пыжился в этом деле, как вы, иначе ваша жена со чады не пребывала бы на расстоянии недолгой пешей прогулки отсюда.

— Вас считали англичанином, — проворчал Смелый, но при этом неуютно заерзал; оба прекрасно понимали, что Дуглас просто воспользовался возможностью пограбить земли Брюсов.

— Не потому ли Бьюкен пытался меня убить? — огрызнулся Брюс, и Смелый развел руками.

— Это скорее касается его жены, я бы полагал, — многозначительно произнес он, и Брюс залился краской.

Хэл видел графиню, уезжавшую из Дугласа назавтра поутру верхом на иноходце под дамским седлом, под предводительством Мализа в сопровождении четверых крупных мужчин, с боевым конем графа Бьюкенского в поводу. Направилась обратно в Балмулло, услыхал он от Агнес, служившей графине камеристкой во время постоя в Дугласе. Отделанная до синяков, добавила та.

— Он покушался убить меня! — упорствовал Брюс, и Хэл прикусил язык по поводу рысканья Киркпатрика по лесу с арбалетом, но тошнотворное понимание с привкусом безысходности все равно вздымалось в груди; могущественнейшие государи в Шотландии травят друг друга заговорами и контрзаговорами, а королевство тем временем повержено в хаос.

— Так, воистину, — проговорил Уишарт, словно прочтя мысли Хэла, — и к добру, значит, что присутствующий здесь Уоллес положил конец набегам Дугласа на Брюсов ради неудобства англичан в Ланарке. Надлежащий удар. Истинный мятеж.

Подтекст заставил Дугласа насупиться, но упомянутый чуть сдвинулся, и свет, упавший на его бороду, заставил ее вспыхнуть проблеском алого пламени. Часть лица его отсек мрак, но даже сидя он производил впечатление силы, очевидное и Хэлу, и всем остальным. Глаза под нависшими бровями были темными, нос торчал клинком.

— Гезльриг — какашка, — проворчал Уоллес. — Миздрюшка, сношенный тапок, заслужил погибель и сожжение своей английской крепости. Измыслил судить меня и моих, и уж тут посвирепствовал бы.

— Воистину, воистину, — проворковал Уишарт, будто утешая разбуянившееся чадо. — А теперь я приватно поговорил бы с графом Каррикским, каковой прибыл, кажется, дабы оказать свою поддержку свету державы.

— В самом деле, — ответил Уоллес без всякого выражения, вставая, так что Хэл увидел его во весь рост — настолько исполинский, что заставил его отступить на шаг. Уоллес, явно привычный к подобному, лишь усмехнулся. Смелый последовал за ним, рассуждая, где нанести следующий удар, когда тот пригнулся, чтобы пройти в дверь.