Он еще долго говорил. Что-то вспоминал, какие-то истории из их прошлой с Волковым жизни. Смеялся чему-то и снова рассказывал. Но я его не слушала. Меня сейчас заботило больше другое: каким именно образом намеревался разбираться в этой истории Игорь?! И как далеко он может зайти в своих разбирательствах?! То, что человек достаточно влиятелен, мне стало понятно уже по его информированности. Он доподлинно знал о моем присутствии у смертного одра Володьки, знал, что тот умирал в сознании. Что еще ему было известно? Что вообще ему известно, в частности, про Аракеляна? Знал ли Игорь об их с Волковым знакомстве, о том, с чего оно вообще завязалось. Господи, ну куда он пропал?! Неужели не понимает, что одним своим бегством он навлекает на свою голову подозрения!!!

Как это ни странно, но я по-прежнему не верила в то, что Аракелян причастен к совершенному преступлению. Блажен, кто верует?..

Спустя час, когда у меня уже голова распухла от его воспоминаний, Игорь начал прощаться. Часы к тому времени показывали три ночи. Кряхтя, обулся. Долго завязывал шнурки, чертыхаясь и беззлобно матеря мою чистоплотность, не позволившую ему пройти обутым. Потом отер платком покрасневшее лицо и уже перед тем, как выйти из квартиры, попросил, правда, уже без былого напора и требовательности:

— Если тебе что-то станет известно, или, может быть, ты вспомнишь что-то, расскажи мне обязательно, хорошо? Любая мелочь может оказаться важной. Любая!!!

— Без проблем, — пообещала я, заведомо зная, что ничего ему рассказывать не стану.

— Вот и ладненько. — Он посмотрел на часы, укоризненно качнул головой и с явным неодобрением в голосе пробормотал: — Вот позволил себе расслабиться. А с утра важная встреча… Ну, Даша, бывай. И помни о моей просьбе.

Игорь ушел, осторожно прикрыв за собой дверь. То ли не хотел греметь на весь подъезд, то ли аккуратность была его отличительной чертой. Но уже одно то, что оставил наконец меня в покое, было радостью. Поэтому подробно анализировать его поступок я сочла лишним.

Вернувшись на кухню, я сгребла со стола всю посуду и с грохотом поставила ее в раковину. Хотела сначала вымыть, но потом передумала. Вместо этого подошла к окну, рывком отдернула штору и широко распахнула створки. Бархатная прохлада августовской ночи ворвалась в кухню, мгновенно выветрив клубы сигаретного дыма. Плотные ряды созвездий усеяли небосвод, уступая место лишь эллипсу луны. Красота была такая, что впору становиться на подоконник и цитировать монолог Катерины из пьесы Островского. Но мне, если честно, сейчас было не до полетов. И если я и ощущала себя птицей, то с изрядно потрепанными крыльями.

Подумать только, еще каких-то несколько недель назад я ни о чем таком и не помышляла, пребывала в твердой уверенности, что жизнь удалась, что одиночество — это не мое проклятие, а, наоборот — благословение небес. Теперь же все смешалось.

Гибель Володи. Исчезновение Аракеляна. Не сбавляющий обороты интерес Александра. Визит Игоря…

Последний так вообще вверг меня в панику. Если рассуждать здраво, то Володю должны знать многие из приглашенных на именины к Яковлевым. А что, если все по примеру недавнего гостя начнут приходить ко мне и призывать к ответу?! Что, например, я могу сказать двум другим голубкам по связям с общественностью?!

— Чудные дела твои, господи! — не могло не вырваться у меня, потому что дверной звонок очень осторожно тренькнул.

Неужели они? В три-то часа ночи?..

Выйдя в прихожую, я на цыпочках пробежала по ковру, скрадывающему звук моих шагов, и прильнула ухом к двери. За ней все тихо. Если бы там находились эти специалисты по связям с общественностью (дай бог памяти, как же их звали-то?), то уж какое-то подобие шума они бы точно произвели. А так за дверью ничего не слышно. Открывать или нет? В который раз пожалела, что не воспользовалась предложением строителей вставить дверной «глазок», отказавшись также и от цепочки. Все надежды возлагались мною на домофон, а тот почти все время находился в нерабочем состоянии. Вот и шастали ночами по подъезду неопознанные бродячие субъекты.

— Кто? — осторожно поинтересовалась я, вспомнив впитанную с молоком матери детскую привычку.

— Конь в пальто! — раздался раздраженный ответ. — Открывай, что ли, Дашка!

Кто еще мог позволить себе подобную вольность говорить со мной в таком тоне, кроме моих подруг, разумеется? Конечно же, этот мерзавец Аракелян, кто же еще!

Не успев ахнуть, удивиться и снова ахнуть, я распахнула дверь и повисла у него на шее.

— Ты!!! Ты куда пропал?! — Голос самым странным образом исказился, став похожим на противный комариный писк. — Я все жду, жду…

Сергей легонько приподнял меня с пола лестничной клетки, где я топталась босыми ступнями. Внес в квартиру и с грохотом захлопнул дверь, совершенно не заботясь ни о жильцах, ни о конспирации.

— Дашка, Дашка… — укоризненно зажурчал он мне на ухо, совершенно не подозревая, каким удивительным образом действуют на меня его голосовые модуляции. — Ты совсем очумела на старости лет, да? Стоит выйти мужику за порог, как ты тут же принимаешь у себя дома всякий сброд, приближенный к деловым кругам нашего города.

— Ты об Игоре? — прошептала я еле слышно, все еще не разомкнув рук на его шее, с трепетом ощущая спиной нежное прикосновение его пальцев.

— А о ком же! Только собрался тебя навестить, а на стоянке его машина. Непорядок…

Сережа шумно задышал мне на ухо, постепенно смещаясь в сторону моей спальни. Когда он успел скинуть с ног ботинки, куда вдруг подевалась его рубашка и моя футболка, я не успела заметить. Все было проделано с очаровательной небрежностью, в то самое нужное время, когда сбивается ход секунд, замирая вместе со стонущим от счастья сердцем. Предельно виртуозно, одним словом…

Какие тут, к черту, проблемы?! Какие вопросы?! Когда во всем теле пульсирует один вопрос: хватит ли воздуха, которого в легких почти не осталось? Хватит ли сил, тающих с каждой секундой, чтобы дожить до того момента, когда все вокруг разорвется со стоном и засыплет сверкающими осколками, от которых потом долго покалывает все тело.

Безумный остановившийся взгляд, выхватывающий ползущие по потолку тени. Судорожно сцепившиеся руки. Влажные напряженные тела. И бешеное, опережающее дыхание… Какие тут могут быть еще вопросы?

Они всегда случаются, но несколько позже. Они приходят в минуты расслабленности, когда сознание не защищено и оттого особенно уязвимо. И боль от этого бывает куда ощутимее.

— Это ты? — срывающимся на шепот голосом спросила я, поймав в темноте Сережину руку и слегка сжав его пальцы.

— С ума сошла?! Нет, конечно же, — пробормотал он со вздохом, сразу поняв, о чем я. — Зачем мне?

— Ты же ненавидел его. И потом…

— Потом, Дашка, сама знаешь, что бывает, — перебил он меня раздраженно, тяжело ворохнулся на постели и, пододвинувшись ко мне вплотную, с силой обнял. — Ты же умная девочка? Умная… Смогла бы ты полюбить непорядочного человека? Вряд ли. Так что успокойся и поспи немного, на улице скоро рассветет.