Один остряк, обращаясь к моему слуге-немцу, сказал: «Вы на днях уверяли, что в этих гнездах из серой бумаги должно быть много меда, ну, как же вам понравился сегодняшний мед? Горьковат, не правда ли?» Все рассмеялись; веселое расположение духа снова вступило в свои права. Опять принялись за работу и через час приплыли к деревне, только что занятой караваном. Люди на челноках, следовавших за нами, издали видели баталию, происшедшую между нами и осами, и, из предосторожности переплыв реку поперек, пошли вдоль правого берега. Сомали и суданцы, поручив себя Аллаху, вошли в проток и были страшно искусаны осами.

Они вознаградили себя тем, что потешались над занзибарцами, которыми командовал Уледи, – тот самый Уледи, о котором говорилось в моей книге «Таинственный материк».

– Что ж это, Уледи, – сказал я ему, – ты сегодня осрамился, разве достойно храброго быть побежденным осами?

– О господин, – отвечал он, – храбрость тут ни при чем. Осы злее самых жестоких людей.

Здешнее поселение на левом берегу называется Бандейя; напротив его живет племя буамбури. К северу от буамбури, на один день пути, обитают абабуа и мабодэ, у которых хижины строятся уже не конические, как у приречных племен, а квадратные, со шпицем на крыше; стены тщательно замазываются, а к переднему фасаду приделывают глиняные веранды.

26-го мы дневали, чтобы отдохнуть и оправиться от лихорадочного состояния, вызванного укусами ос; командир вельбота особенно пострадал от них. На следующий день нас посетил вождь племени буамбури. Он принес в дар цыпленка, которому от роду не минуло еще и одного месяца; мы отказались от такого подарка со стороны человека, который жаловался на свою бедность. На нем было ожерелье из трав, к которому подвешены два небольших клыка, тщательно сточенные и полированные, а головным убором служила шкурка обезьяны с длинной шерстью. Мы с ним обменялись дружелюбными приветствиями, и караван выступил дальше.

28-го стали лагерем против Мукупи, местечка, состоявшего из восьми деревень.

Мы захватили в плен двух туземных геркулесов, которые удивили нас следующими сообщениями: к востоку от места, называемого Панга, к которому мы скоро придем, есть большая вода, по имени Но-Ума, окружность которой равняется нескольким дням пути. Среди этой воды виднеется остров, населенный таким множеством змей, что туземцы боятся туда ходить. Из этого озера берет начало Непоко, приток реки Нуэлле, – как называют здесь Арувими. Через несколько дней пути мы установили, что озеро это фантастическое, а Непоко впадает в большую реку с западного, т. е. правого, берега.

29 июля. Мы расположились лагерем на правом берегу, напротив Май-Юи, целого ряда селений, окруженных бананами. Жители не очень дичились нас. Должно быть, они получили о нас благоприятные сведения. Торговля началась самым любезным образом; у наших людей было достаточное количество медной монеты, бус, медной проволоки и разной другой заморской дряни. Но с прибытием колонны цены поднялись, потому что спрос на местные товары был велик. Нас предупредили, что других поселений не будет вплоть до Панги, которая отсюда за девять дней пути по лесу.

На другой день у нас опять базар; для облегчения покупок мы роздали своим людям некоторое количество мелких вещей, служащих здесь вместо денег. Но ценность этих предметов значительно понизилась в течение ночи: за прут из желтой меди длиной в метр, а толщиной в телеграфную проволоку давали всего только три початка кукурузы. В Бангале за этот самый прут можно купить провианту на 5 дней. А здесь, в этой глуши, за четыре прута насилу уступали одного плохого цыпленка. Ни медных монет, ни бус совсем больше не принимали. Наши люди отощали, но, невзирая на перспективу девятидневного поста, никто и не думал вернуться через Осиные пороги для добывания провизии.

Как мы ни уговаривали туземцев, они оставались глухи к нашим увещаниям. Тогда наши стали втихомолку сбывать свои патроны за бананы и пр. За один патрон им давали початок кукурузы, за жестяную коробку – два початка. Туда же пошли сечки, топорики, ножи. Нам угрожало полное разорение. Я погнал прочь всех туземцев и приказал одному из своих занзибарских великанов взять живьем из челнока вождя Мугвайс одного из главных его невольников; туземцам же объявил, что если они не хотят честно торговать, как в первый день нашего прибытия, мы уведем пленника с собой, а за провиантом сами отправимся за реку.

Прождав понапрасну ответа на этот ультиматум целый вечер, мы на рассвете 31-го числа сели на суда в сопровождении двух отрядов и высадились в Май-Юи; фуражиры, разосланные во все стороны, набрали съестных припасов на десять дней.

Вечером 1 августа авангард расположился против Мамбанги. Матросы претерпели несколько неудач. По неосторожности суданцев их пирога опрокинулась. Один из рулевых, занзибарец, вопреки моим формальным приказаниям, направил свой челнок под самый берег, намереваясь проскочить под громадными древесными ветвями, которые нависли над рекой на 15 м. Увлекаемый быстриной, он задел челноком за подводную ветку, и лодка перевернулась, погубив при этом много дорогих вещей и, между прочим, шесть ружей и целый тюк с ожерельями, из которых каждое обошлось нам в 5 франков.

2 августа у нас был смертный случай – первый за 36 дней после выступления из Ямбуйи. Принимая во внимание все лишения и непосильные труды, доставшиеся нам на долю, я еще дивился тому, что наше положение не хуже. Все мы давно нуждались в отдыхе, но караван спешил вперед, в надежде найти на том или другом берегу какой-нибудь поселок, достаточно снабженный съестными припасами, чтобы прокормить нас дней пять.

Достигнув большой деревни, по всем признакам заброшенной по крайней мере полгода назад, мы располагали тут переночевать, как вдруг я услышал какие-то крики и необычное движение. В одной из хижин нашли человеческий труп, уже в значительной степени разложившийся; потом нашли другой, третий… Мы поспешили снова собрать свои пожитки и поскорее вышли из этого селения мертвецов, из боязни захватить ту страшную болезнь, которая, по-видимому, принудила жителей разбежаться из своих зачумленных жилищ.

Один из наших несчастных ослов, не находивший корма в этой стране деревьев и джунглей, лег на землю и околел. Остальные тоже очень страдают от недостатка трав в нескончаемых лесах.

Устье реки Нгоклы, северного притока Конго, который в этом месте оказался до 16 м шириной, приходилось как раз против нашей вечерней стоянки.

3-го на горизонте показались два холма: один на востоке-юго-востоке, другой еще немного восточнее. Мы остановились у нижней оконечности речного изгиба, внутри которого находятся два острова. На одном из них – о радость! – мы нашли двух коз и, конечно, тотчас же зарезали их, одну – для офицерского стола, а другую – на бульон для больных. Будь у меня сотня коз, сколько бы сохранилось человеческих жизней, которые постепенно погасали.

4-го достигли, наконец, водопадов Панга, или Нэпанга, о которых столько наслышались от юного туземца Бакули.

Эти водопады 10 м высоты, но они кажутся вдвое выше по причине чрезвычайно отлогой покатости, начинающейся далеко выше уступов. Весь водопад имеет до 1½ км протяжения и представляет первое действительно серьезное препятствие на пути нашей флотилии; он низвергается по гнейсовым утесам четырьмя отдельными каскадами, из которых наибольший имеет 60 м ширины. Он служит естественной охраной для туземцев, населяющих большой остров Нэпанга, имеющий около полутора километров длины, 300 м ширины и расположенный в 600 м ниже водопадов.