в принципе ненужным? И вам, надо полагать, до последнего винтика понятна механика сего творения, чтобы смело оценивать степень его полезности, а?

Анна опешила: она не задавала себе такие, казалось бы, простые и логичные вопросы. Поразмышляла немного, и вдруг густо покраснела, даже уши и шея стали пунцовыми.

Женщина, внимательно наблюдавшая за ней, добродушно засмеялась, потрепала ее по плечу:

— Вот именно. Вы правильно подумали. Можно сокрушаться по поводу несовершенства и ненужности того, что ты создал сам. И пытаться это исправить по мере возможности. А как можно признавать негодным то, что создано другим, с неизвестным тебе замыслом, по незнакомому, так сказать, проекту? Я вот как считаю: неважно, кем или чем создан этот мир, населенный людьми — Богом или действием неких объективных естественных законов, в любом случае, он устроен разумно для выполнения своего предназначения. И ведь человеческий мир развивается — этого нельзя отрицать, это очевидно любому, хотя бы очень поверхностно знакомому с историей. Слой цивилизации становится все внушительнее, и гуманизм, экологичность в широком смысле этого слова из неких отвлеченных идей философов-гуманистов превращаются в образ жизни все большего количества обычных людей. Причем от каждого такого человека зависит, как быстро и какими путями будет развиваться весь мир.

Обе молчали довольно долго, неспешно идя по тротуару. Женщина, прищурившись от яркого света, наблюдала, как сверкают в воздухе стайки золотистой листвы. Анна сосредоточенно размышляла. Ее лицо уже не было похоже на маску, глаза приобрели живое выражение, румянец оставался на щеках. Наконец, она заговорила:

— Как будто целая гора булыжников упала. Оказывается, мне гораздо отраднее знать, что я сама оплошала, не додумалась до ответа на вопрос, чем считать весь мир исковерканной игрушкой или чьей-то глупой шуткой. Но постойте…Тогда ведь получается, что я сама еще хуже, чем думала раньше. Я считала себя глупой девчонкой с маленьким мозгом, развлекающейся чтением и умствованием. А получается, что я к тому же еще и малодушный нытик.

Казалось, что Анна приготовилась снова расплакаться. И это было намного лучше, чем глухое, мертвое отчаяние.

— То есть, вы осуждаете себя за то, что испытываете страдание на ровном, казалось бы, месте, и от этого еще больше страдаете, да? Вы считаете свои страдания слабостью, чем-то ненужным и постыдным?

Анна слабо пожала плечами:

— Ну, другие выводы трудно сделать.

— Я думаю иначе. Я думаю, что эта, с вашего позволения, трансцендентная тоска, во-первых, нужна миру, а во-вторых — большой подарок вам самой от того, кто писал вашу судьбу.

Анна остановилась. Обе смотрели друг на друга: женщина с лучезарной улыбкой, а Анна недоверчиво и изумленно, словно ища подвох.

— Это шутка, да?

— Да какие тут могут быть шутки, когда я тут, понимаешь, адвокатом бога выступаю, — дурашливо-высокопарным тоном ответила ее собеседница.

Анна улыбнулась. И вдруг рассмеялась во весь голос. Дождавшись, когда Анна отсмеется, женщина продолжила развивать свою мысль, с той иронией, за которой ощущается доброта и серьезность:

— Как говаривал Аристотель, в нашем бренном мире (а, возможно, и в других мирах, не столь бренных) движение — это жизнь. Правда, есть более точный перевод этой фразы: напряжение — это жизнь. Хорошее соотнесение, не находите? Без напряжения нет движения, а без движения нет жизни. Так вот, движение (и напряжение) — это способ существования не только материи, но и сознания, духа, личности как таковой. Зависание в каком-то одном состоянии (пусть даже самом благостном) — это уже что-то близкое к исчезновению личности. Ваше отчаяние, тоска — это, с одной стороны, продукт стремления человека к заведомо недостижимой цели, а с другой стороны — те средства, которые создают напряжение, побуждающее к движению, стимулирующее развитие человека, его переход на качественно новый уровень. И, кроме того, это важный элемент в общем портрете личности. Как отдельная тема в мелодии. Может быть, всего нота. Но без нее мелодия была не завершенной.

Женщина помолчала. Затем, видя заинтересованное лицо девушки, заговорила вновь:

— Возможно, потому для талантливых людей характерны частые негативные, болезненные состояния. Они интенсивнее других развиваются, они быстрее других проходят каждый уровень своего развития, они острее чувствуют и жаждут гармонии. Я иногда задаю себе вопрос: если бы Достоевский, Кафка, да многие-многие, может быть, все творцы (писатели, ученые, мыслители, художники), были спокойны, здоровы, что стало бы с их творчеством? Смогли бы они творить, остались бы они творцами? Возможно, что нет. Возможно, именно неудовлетворенность действительностью и собой, страдание были пусковым механизмом, двигателем их творчества, их способности и тяги к творчеству. Конечно, при этом важно не только само по себе страдание как некая объективная реальность, а особенность внутренней организации творца, перерабатывающей это страдание, превращающей его в творение. А не в банальный запой, например.

— Но ведь вы говорите о творцах! О тех, кто оставил в этом мире свой след, свое творение. Может быть, для них страдания и оправданны. Может быть, они даже сами как-то взращивали их, пусть и неосознанно. Но страдания для таких как я, ни на что не годных, ничего не умеющих, бессмысленны и унизительны в этой бессмысленности.

— Юная дева, творчество — это ведь не обязательно что-то материальное. Творчество может быть проявлено через эмоции, через отношение к миру, к людям, к себе. Понимаете? Потому страдание не лишне и для тех, кто не является писателем или ученым. Наверное, без тоски по чему-то превосходящему обыденную жизнь человек превращается в того самого ницшеанского «последнего человека», который скачет по Земле, как блоха, и все делает маленьким и убогим. Ваша тоска — это то, что дарит миру человека, способного наблюдать, думать и чувствовать. Вот вы задавались вопросом, зачем нужен человек. Я считаю, что главное предназначение человека — отражать этот мир, отправляя ему импульс своего отношения. Импульс, дающий миру явленность, определяющий его качество. Да-да, именно от личности, воспринимающей и отражающей этот мир, от степени ее глубины и многогранности зависит, каким именно будет явлен мир самому себе через отражение в человеке. Но ваша тоска, ваше страдание — это одновременно подарок и вам. Это то, что дарит вам прекрасный мир. Потому что без непреодолимого стремления к вечному, к совершенному, к истинному не получится увидеть и понять проблески их в тех пределах, что доступны человеку. Вот как-то так вкратце…

Анна внимательно слушала, и взгляд ее становился лучистым и живым. А лицо ее наблюдательной собеседницы приобрело то выражение скрытой внутренней улыбки, на которую не возможно не ответить.

Они подошли к одному из домов, окруженных еще почти по-летнему зеленеющими кустарниками. Откуда-то материализовалась полосатая кошка. Кошка бросилась к