сосуда оказалось несложно. А тут как? Но команда дана. Думать, размышлять поздно. Потому что он летит по высокой дуге ко мне. Дзынь. Шлёп. Кругляк попадает в стакан, а его я ловлю уже рукой. Мало ли, он ведь, в смысле стакан, стеклянный. Разбиться может, если упадёт на пол. Ещё и за это предъявят потом.

Ставлю на стол. Биток внутри. Я справилась. Как? Да фиг его знает, если честно. Просто бросала. Считать, благодаря Шнырю, научилась, вот и считала обороты, благо он не сильно мельтешил. Я про стакан, а не про Шныря. Раз оборот, два оборот, бросок, три.

Тишина в комнате. Или это кабинет? Хрен знает, в общем. Учитель снова задумчиво меня разглядывает.

– Хм! Забавно. Кто бы мог подумать, – негромко так комментирует он свои мысли. Но я услышала.

– Хера се снайпер! – слышится от двери.

Грол встаёт и, неспешно вжикая протезами, направляется к нам. Вот подошёл и вдруг резко хватает Шныря за шкварник.

– Быстро, как на духу: зачем играл на деньги?! ОТВЕЧАТЬ! – вызверился он так, что я чуть не описалась от страха.

Но что интересно, страх испытала не за себя. Вернее, за себя, конечно, но подоплёка того страха была необычной. Да, испугалась. Но не за свою жизнь. С некоторых пор смерти не боюсь от слова совсем. Пару раз уже приходилось умирать. Это почти не больно. Раз – и свет померк. Но главное, смерть, она ведь избавляет от боли. Так что в этом плане, видимо, отбоялась давно.

Нет, испугалась совершенно иного – нового одиночества! Вот его страшилась пуще всего прочего. Ведь если Шныря сейчас грохнут за нарушение приказа, снова одной оставаться. Ну и ко всему прочему он ведь друг. За него боялась тоже. В общем, сложно объяснить клубок перекрученных в душе чувств и эмоций.

– Ка-ка-канф-ф-фет х-х-хотел! – блеет пацан, белый как мел от испуга.

– Плохо кормят, Шнырь?! – продолжается допрос, перемежаемый жёсткой тряской. Как голова не оторвалась у бедолаги, ума не приложу.

– Н-н-не с-с-себе. Е-е-ей х-х-хотел.

– Ей, говоришь?

Тряска прекратилась. Учитель смотрит на парней у двери.

– Врёт? Как думаете?

– Не похоже вроде, шеф. Ради малявки старался. Норм пацан.

– Норм, норм! Нормально говорить разучились?

– Виноват! – говоривший боец у двери (а это явно боец) вытянулся в струну.

– Черти! Норм, норм! Сам вижу, что норм. Но он нарушил запрет. Что прикажете делать? Сегодня одного простишь – он же норм! – а завтра остальные побегут нарушать. Наказание должно быть неотвратимым. Только так можно добиться идеальной дисциплины.

В ответ молчание. Что тут скажешь?

– Я виноват! – вскидывает голову Шнырь. – Она позже пришла. Вот и затащил её Зак в игру. Я отговаривал, но девка же. Откуда мозги?

– Глядите, какой защитник выискался! – зло кривится Учитель.

– Да что ты говоришь?!

Это уже я встряла: дурня ж спасать надо. Мне то что, грохнут, и поделом. Жить с такой харей давно невмоготу.

– Проигрался в ноль! – кричу я. – Кто б тебя тронул? Это из-за моего выигрыша Зак окрысился. По моей вине напал. Только драться я не умею…

К концу моего спича учитель уже не переставая смеялся скрипучим смехом, а двое у дверей утробно икали, еле сдерживаясь.

– А ты, значит, – отсмеявшись, спросили меня, – хотела бы научиться драться?

– Да. – Мой ответ однозначен. – Не хочу клянчей…

– Вот как?

– Да.

Я давно всё для себя решила, только пока не знала, как буду действовать. Но время ещё было. Не захотят эти связываться с уродливой девчонкой, найду другие способы. Никто не удержит. Во всяком случае, так я думала.

– Шеф! – заговорил вдруг боец у двери. – Можно слово?

– Что-то ты сегодня сильно разговорчив, Ден.

Голос Грола не предвещал ничего хорошего. Видимо, не любит он, когда подчинённые говорят, если не спрашивают. А этот и правда сказал уже слишком много, хотя должен был у двери болванчиком притворяться.

– Говори, – тем не менее дал разрешение главный.

– Спасибо, шеф. Малявка – боец, сразу же заметно. Тем более такой талант имеет. Грех в клянчах держать. Эти двое, – говоривший указал подбородком на нас, – друг за дружку готовы пострадать. Сложившаяся боевая двойка. Поднатаскать маленько, и смогут работать по мелочи. А когда подрастут, уже видно будет, стоят чего-то большего или нет.

– А с наказанием что делать, по-твоему? Понять и простить?

– Зачем же? Сами ж учите, что наказание должно быть неотвратимым.

– Ты по делу давай. Я и сам знаю, что говорю, напоминать не надо.

– Предлагаю отложить наказание. Не снять, а всего лишь отсрочить. Позже отработают, если справятся. А не оправдают надежд, так таких и не жалко. Примерно закопаем.

– Хм, отсрочить… – Учитель задумался на секунду. – Ладно, так и поступим. Но ты тоже сегодня накосячил изрядно, Ден. А значит, и для тебя наказание будет. Берёшь на личный пригляд этих гавриков. И закапывать в случае неудачи тоже самому придётся. Такое твоё наказание будет, личное. Усёк?

– Так точно!

– Вот и ладушки. Теперь вы двое. Я вас запомнил. И наказание ваше никуда не денется. Так что если жить хотите, придётся оправдать надежды. Если нет – понятно, чем кончится?

– Закопают, – хором выдали мы со Шнырём.

– Именно. И поручился за вас вот он. Так что за ваши косяки прилетит и ему. Это тоже понятно?

– Да!

– Не «да», а «так точно».

– Так точно! – Снова хором и в унисон.

– Хорошо, что понятливые. Ты, Шнырь, сегодня переселяешь её к себе. Тренироваться до отсева она будет вместе с вами, и жить тоже. На усиленное довольствие поставят, я распоряжусь. В твоих интересах, чтобы она быстро догнала группу. Значит, будешь помогать подружке в меру сил.

– Так точно, Учитель. – Шнырь, подражая бойцам у дверей, вытянулся.

– А ты… – Теперь он уставился своим визором на меня. Будто насквозь просветил. – Ты пока освобождаешься от основной работы. Посмотрим, что из тебя получится. Но долг твой снова увеличился.

– Так точно! – Я не могла скрыть радость. Наконец-то! Больше не будет опостылевшей работы попрошайкой.

– С сегодняшнего дня ты Цыпа.

– Почему Цыпа? – сам собой вырвался вопрос. С чего вдруг мне погоняло сменили? Интересно же.

– Считай, повышение. А почему… Есть такое древнее блюдо, называется «цыплёнок табака». По сути, жареная курица по специальному рецепту. А поскольку до курицы ты пока не дотягиваешь, будешь Цыпой.

Вот такое объяснение. И ржёт, гад. И что это было? Говорит, повышение, но больше похоже, что снова смеётся надо мной. Вот поэтому я и хочу уметь драться, чтобы такие юмористы давились собственным смехом. Я потерплю пока, мне не привыкать. Но когда-нибудь вобью этот смех ему в глотку. Смейся,