– Такова жизнь, – промолвил Фортунато, снова повернувшись к доктору.

– Тут, кажется, вас все знают.

– Я часто бывал здесь. – Он выпрямился на стуле, ему стало немного не по себе. – Мы с женой приходили сюда потанцевать.

Ее лицо снова выразило сочувствие.

– Простите, – сказала она.

Фортунато пожал плечами:

– Есть танго даже об умершей жене.

Подали гриль – жаровню с углями, на которую были навалены горкой ребрышки, стейк, полкурицы, свиная сосиска, сосиска с кровью, рубец, печенка и в качестве персонального угощения – нежный хрустящий кусок mollejas, «сладкого мяса». Мясо переливалось коричневым, пурпурным и бежевым цветами, лоснилось от жира. Доктор смотрела на него с изумлением, пока Норберто ставил жаровню на стол.

– Нам всего этого ни за что не съесть.

– У нас в округе много бедных. Ничего не придется выбрасывать.

Они принялись за еду, а музыканты заняли свои места, и гитарист, прикрыв глаза, занялся настройкой своего инструмента. Сначала заиграли милонгу, живую энергичную мелодию, и несколько пар, встав со своих мест, начали танцевать. Гринго наблюдала за ними:

– Совсем не такое танго, как показывают по телевидению.

– Так там же шоу, – пренебрежительно проговорил детектив. – А здесь танго этого квартала.

Танцевали Луис и Йоланда, каждый из них не смотрел на партнера и держал прямую спину, наступая, кружась или отступая назад. Луис очень хорошо вел ее, переводя то в одну, то в другую сторону и ни разу не сбившись с шага. Они двигались легко и плавно, их движения были великолепно сбалансированы.

– Обратите внимание, шаги женщины и шаги мужчины абсолютно разные, но как они согласованны. Он наступает, она делает шаг назад. Она перемещается вбок, и он тут же следует за ней. В танго задает тон мужчина. Он ведет ее, но позволяет ей быть женщиной. – Он знал, что в Соединенных Штатах на эти вещи смотрят по-иному. – Так танцуют у нас.

– Мой отец танцевал танго.

– Не может быть!

Оказалось, что ее отец в молодости любил танцы. На семейных праздниках он ставил старые пластинки и научил ее нескольким па. Фортунато пришла в голову дурацкая мысль пригласить ее на танец, но тут отставной моряк, старик лет восьмидесяти, в усыпанном перхотью черном пиджаке, просипел: «Тишина». Ветхий старикашка пел, выставив перед собой одну руку, дрожавшую вторую прижимая к боку и растягивая самые трогательные ноты, как сливочную тянучку. Доктор Фаулер с удивлением смотрела на него, а он пел и пел, фальшивя почти на каждой ноте.

– Он ни на что не годится, – прошептал Фортунато, стараясь не мешать музыке, – но он друг. И все еще поет.

Песня была времен после Первой мировой. В ней пелось о женщине, у которой было семеро сыновей, все они полегли на полях Франции, и после них в душе осталась страшная тишина. Густаво повел рукой, чтобы подчеркнуть патетику последних нот, и в этот момент Фортунато почувствовал, как кто-то постучал его по плечу. Над ним, улыбаясь во весь рот, высился Шеф Бианко:

– Мигель!

– Jefe![44]– Фортунато поднялся со стула.

Шеф был облачен в смокинг цвета слоновой кости, это означало, что он пришел с намерением петь. Его жена Глэдис держалась позади, утопая в своем аляповатом платье. Фортунато провел необходимую процедуру знакомства, и все расцеловались. Он пригласил Бианко присоединиться к их столу.

– Я так рада видеть тебя, – с сочувствием в голосе проговорила Глэдис. – Тебя здесь так не хватало.

– Такова жизнь, – промолвил Фортунато, изо всех сил стараясь придать весомость надоевшему ответу.

– Ну что ты за балда! – выбранил его Бианко. – Почему ты привел сеньориту Фаулер сюда, когда в «Карлитос» Сориано!

– А! – Фортунато махнул рукой. – Там полно туристов.

– Это верно. – Шеф обратился к Афине, стукнув кулаком по столу: – Это настоящее танго! Без хитростей и иллюзий! – Он заметил сутенера и ткнул пальцем в его сторону. – Что скажешь, loco?[45]

Лысый сверкнул зубами:

– Так, ничего, слушаю музыку, General! – Поклонившись Глэдис: – Сеньора!

– Ну ладно… – Бианко снова повернулся к доктору Фаулер своими бифокальными очками в золотой оправе. – Как вам Буэнос-Айрес? Как там дело Уотербери?

– Вы знакомы с делом Уотербери?

– А как же! – проговорил Шеф. – Это дело знают на всех уровнях. Мы очень заинтересованы в том, чтобы вы с комиссаром Фортунато раскрыли его. – Он сделал огорченное лицо. – Но у вас осталось очень мало времени!

– Леон – генеральный комиссар Дирекции расследований, – пояснил Фортунато. – Это значительная должность.

На доктора должность Бианко не произвела никакого впечатления.

– Что вы думаете о деле Уотербери?

Он повернулся к Фортунато:

– Там речь идет о наркотиках, разве нет, Мигель? С наркотиками всегда плохо кончается. У одних растут аппетиты, а другим надоедает ждать своих денег. Возможно, этот Уотербери пытался быстро сорвать большой куш и связался с людьми, которым не следовало бы доверять. Тюрьмы набиты недоумками, полагавшими, что такая замечательная идея не может подвести.

– Но почему они убили его из-за кокаина и оставили кокаин в машине?

– Случайно, – сказал Шеф.

– Афина, – медленно проговорил Фортунато, в первый раз обращаясь к ней неофициально, – в преступном мире зачастую правит случайность. За пределами книг и фильмов преступных гениев встретишь очень редко. Часто планируют так: отправляйся в такое-то место, вытащи пистолет, забирай деньги и уходи. Очень примитивно. А выходит совсем не так. Случается непредсказуемое. Вдруг, откуда ни возьмись, появляются люди или жертва ведет себя не так, как ожидалось, и тогда наступает хаос. Я хочу сказать, мы не можем с уверенностью утверждать, что у этого убийства был четкий мотив.

– Единственное, что могу сказать, мы сделаем все, что в наших силах! – стукнув по столу кулаком, уверенным тоном произнес Шеф. – У пострадавшего были дети, верно?

– Одна дочь.

– Dios mío![46]– промолвила Глэдис.

Бианко молча покачал головой, погрузившись в видения мести.

– Полицейский не может обещать, – проговорил он наконец, – но до того, как это кончится… – Он шевельнул ладонью – мол, хватит об этом говорить. – Не нужно было заводить разговор на эту тему. У меня портится настроение, и я не хочу загубить вечер. В понедельник запрошу копию дела и посмотрю, чем могу помочь. Норберто! – громко крикнул он. – Шампанского. Принеси-ка мне нашего. Chica должна попробовать аргентинского, чтобы увидеть, что нам не в чем извиняться перед французами!