А вот мне нет. Смотрю в окно, вижу небо, с которого льет, как из дырявого ведра, и говорю себе: «Неужели не закончится к вечеру? И туфли снова промокнут?» И продавцу солнечных очков — тоже. Нас дождь сильно печалит. Ну что, скажешь, человек человеку рознь? Вот и меня этому в школе учили. Не понимаю, зачем понадобилось задавать вопросы. Уж не готовишь ли ты в своей газете рубрику «Откровения великих людей»? Я раньше уже видела подобную фигню. Исповедь какой-нибудь пустышки Флорри «Как я стала актрисой» или признание болтуна-архиепископа «Мои первые шаги в церкви». А тебе охота покопаться в жизни простых людей вроде меня. «В детстве я любил возиться с трупами», — заявляет сотрудник похоронного бюро. Так тебе это надо? Вот так откровенно, прямо рубануть с плеча?

Тогда, парнишка с блокнотом и перепачканными чернилами пальчиками, садись и слушай. Расскажу тебе одну историю, может, правдивую, а может — и нет. Делай с ней что хочешь. Да хоть напечатай крупными буквами в своем «Воскресном дерьме»: «Мой путь в древнейшую профессию», автор — Мэйзи.

Видишь ли, в определенном смысле во всем виноваты приметы и суеверия. Я ими всегда увлекалась. Боялась ходить под лестницей, трижды осеняла крестным знамением соль, била поклоны восходящей луне и выискивала выдержки из Библии. Даже сейчас в это верю и каждое утро открываю Библию, чтобы узнать, будет ли день удачным. Смеешься? А я серьезно. Одна знакомая девушка ткнула пальцем в строчку «И нашлет Господь на тебя чумной мор», а через две недели подцепила скверную болезнь. Сам понимаешь, ей было не до смеха. Правда, несчастная точно знала, что Всевышний тут ни при чем… Вот и все мы так: верим в предания, знамения и приметы. Не верим только в добрых фей.

Знаешь, не окажись я такой суеверной, служила бы сейчас горничной в каком-нибудь особняке на Парк-лейн. Носила чепчик и передник и убирала горшки за раскормленной старухой графиней. Вечером по четвергам встречалась бы со своим парнем под фонарным столбом, и мы ходили бы в кинотеатр по билетам за четыре пенса в последний ряд, чтобы обниматься во время фильма. А теперь взгляни на меня. Я свободна. Никому ничего не должна, сама себе хозяйка. И даже имею собственную комнату. А когда-то была юной девушкой, ничего не смыслящей в жизни. Сразу из сиротского приюта для солдатских детей устроилась на службу. Работала судомойкой в Кенсингтоне. Нет, родственников у меня нет, и родителей не помню. Парень, что познакомился с моей матушкой одним туманным вечером, должно быть, носил военный мундир, а иначе меня не отправили бы в приют для солдатских сирот. И я была счастлива в своем неведении. Каждый день мылась с мылом и носила фланелевое белье. Лучшей жизни не знала. Мечтала, как выбьюсь из младшей прислуги в старшие, накоплю к пятидесяти годам денег и заживу себе тихо в деревне.

И замуж хотела выйти. Думала, если парень поцеловал, так сразу поведет к алтарю. А потом встретила Джима. Джим в церковь меня не повел, да и целовал нечасто, но зато научил многим вещам, которые горничной знать не обязательно. И испытывала я к нему те же чувства, что девушки из романа к статному красавцу с обложки. Ну, такому кудрявому, с большими глазами. Волосы у Джима были прямые, и он косил на один глаз, но меня это не тревожило. Не знаю, как определить то, что было у нас с Джимом. В кино это называется любовью, а в газетах — преступлением. Я наши отношения никак не называла, но меня они устраивали. Сердце заходилось от боли, когда его не было рядом. Я могла ждать Джима под дождем, любая работа валилась из рук, и не давала покоя мысль, что если не буду хорошо выглядеть, он меня бросит. И вот я забросила стирку и купила духи и пудру. Джиму понравилось. Он, бывало, говорил:

— Слушай, Мэйзи, работа прислуги не для тебя. Слишком уж ты толковая да шустрая.

— Почему? — удивлялась я. — Ведь ничего другого делать не умею.

— Еще как умеешь, — заверял он. — На свете масса занятий, которые тебе по плечу. А работа прислуги тупая и однообразная, и ты ничего путного не добьешься.

А когда я рассказала, что однажды стану старшей горничной, он рассмеялся в лицо.

— Так и собираешься попусту тратить время, строя планы на будущее, когда стукнет пятьдесят? А я-то думал, в тебе больше здравого смысла.

Я назвала Джима подлецом, но его слова не шли из головы. Думала, он начнет меня презирать, если останусь работать прислугой.

— Вот уйду с этого места, и придется тогда подыскивать мне работу, — заявила я Джиму.

Он странно так посмотрел, но ничего особенного не сказал, а во время следующего свидания осыпал пылкими ласками, и я была готова пойти на что угодно, потому что не хотела его потерять.

— Ведь я хорошо с тобой обращаюсь, верно? — спросил он. — Как, думаешь, добываются деньги на твои удовольствия?

— Не знаю. Ведь у тебя есть работа, правда?

— Да, Мэйзи, я работаю, только не так, как тебе представляется.

— Тогда расскажи, — попросила я.

Он хитро так рассмеялся и подмигнул:

— Смотри сюда. — Джим вынул из кармана колье и помахал у меня перед носом.

— Где ты его нашел?

— Забрал у одной старухи, — признался он.

И тогда до меня дошло, что Джим — вор. Я испугалась, заплакала. Сказала, что не хочу больше иметь с ним дела. Что я честная девушка.

— Ладно! — рассмеялся мне в лицо Джим и исчез на целых три недели.

Его уход послужил хорошим уроком. Я поняла, что не могу без Джима жить, и написала письмо. Пусть он, если пожелает, украдет драгоценности из королевской казны, лишь бы вернулся ко мне. Надеялась, он когда-нибудь изменится в лучшую сторону, а я скоплю достаточно денег, чтобы его содержать, и куплю маленький домик в деревне. Я предупредила леди из Кенсингтона о своем уходе, так как нашла в газете объявление о месте младшей горничной в доме на Парк-лейн.

Показала его Джиму.

— Вот подходящая для меня работа.

Он снова только рассмеялся в ответ.

— Нет, ты так не сделаешь, а пойдешь со мной и разбогатеешь.

Я положила объявление в сумочку и пообещала:

— Сегодня же схожу.

— Посмотрим, — усмехнулся Джим.

Он сказал, что проводит меня. Мы пошли на станцию метро и взяли билет до Даун-стрит. Я сильно нервничала и переживала. Все думала, правильно ли поступаю, что иду по объявлению.

— Послушай, — обратился ко мне Джим, когда мы сели в поезд. — Давай заключим сделку. Либо ты идешь на Парк-лейн, либо остаешься со мной и станем работать вместе. Сочетать два этих дела не получится, так что решай, да побыстрее.

Я зажмурилась и подумала: ах, если бы мне подали знак, как поступить… А потом открыла глаза, глянула на платформу, от которой нас уносил поезд, и увидела слова, ярко высвеченные на стенде: «Выход с Даун-стрит».

— Ладно. Останусь с тобой, — объявила я свое решение Джиму.

Да, можешь назвать это предрассудком, но в моей жизни такие предрассудки сыграли решающую роль. Вот и там, в метро, тоже. Забавно, правда? Так и не вырвалась наверх, осталась навечно внизу, под землей. Мы прожили с Джимом полгода. Он научил меня воровать дамские сумочки так, что хозяйки ничего не замечали. Это не составило большого труда, и вскоре я стала настоящим мастером своего дела.