Я открыл глаза — вокруг царила беспросветная тьма. Мной овладел ужас — я совершенно не представлял, сколько прошло времени, и мне подумалось, что меня похоронили заживо. Но в это самое мгновение по склепу разлился аромат ладана, я услышал небесное пение, два ангела подняли надгробный камень с моей могилы, и я узрел Христа, восседавшего на небесном престоле рядом с Богоматерью.

Я хотел простереться ниц, но не мог пошевелить ни единым членом.

Однако через мгновение я почувствовал, что язык повинуется мне, и воскликнул:

«Господи, Господи, да святится благословенное имя твое!»

Тут заговорил Христос, и слова его музыкой звучали в моей душе. «Готфрид, благородный и благочестивый слуга мой, слышишь ли ты что-нибудь?» — спросил Господь.

«Увы, Господи, я слышу звон чудотворного колокольчика, и это означает, что дева, чьи отец, жених и дядя погибли за тебя, находится теперь в опасности и, кроме тебя, никто не может ее спасти».

«Итак, что могу я сделать для тебя? — продолжал Христос. — Я есмь Господь воздающий, и чего бы ты ни попросил, то будет исполнено».

«О Господи Боже, — отвечал я, — для себя мне не о чем просить. Ты и так наградил меня как никого другого. Ты поставил меня во главе крестового похода и помог освободить Святой град. Ты, кого венчали терновым венцом, ты увенчал меня венцом златым и дозволил мне умереть в твоей благодати. Мне нечего просить для себя, Господи! Ведь теперь я, смертный, сподобился узреть твою божественную сущность. Но дерзну ли я просить за другого?»

«Не говорил ли я, что желание твое будет исполнено? Неужели ты, всю жизнь свято веривший каждому моему слову, усомнишься после смерти?»

«Что ж, Господи Боже, — отвечал я ему, — ты, читающий в самой глубине сердец, знаешь о сожалении, терзавшем меня перед смертью: целых четыре года лелеял я сладкую мечту — соединить юношу, которого я любил как брата, с девой, которую я любил как родное дитя. Смерть разлучила их. Родольф Алостский погиб за твое священное дело. И потому, Господи Боже, соблаговоли вернуть его к жизни и дозволь ему отправиться на выручку невесте: ей угрожает большая опасность, ведь колокольчик неумолчно звенит — и это означает, что она неустанно молится».

«Да исполнится все, что ты просишь, — промолвил Христос. — Пусть Родольф Алостский поднимется из могилы и явится на выручку своей невесты. Я отпускаю его из царства мертвых до того самого дня, когда жена его спросит, кто он такой, откуда прибыл и кто его послал. Три этих вопроса будут ему знаком, что я призываю его к себе».

«Господи! Господи! — снова вскричал я. — Да святится благословенное имя твое!»

И стоило мне произнести эти слова, как небеса надо мной заволокло каким-то облачком и все исчезло.

Тогда я поднялся из могилы и пошел к твоему гробу. Я тронул тебя за плечо, дабы пробудить от вечного сна, коснулся пальцами век твоих, чтобы глаза твои открылись, дохнул тебе в уста, чтобы вернуть тебе жизнь и дар речи. Теперь, Родольф Алостский, встань, ибо такова воля Божья, ты должен спешить на выручку Беатрисе и оставаться подле нее до того самого дня, когда она спросит тебя, кто ты такой, откуда прибыл и кто послал тебя к ней».

Едва Готфрид договорил эти слова, как я почувствовал, что могила отпускает меня. Я встал из гроба, словно и не было никакой смертельной раны, и, поскольку меня похоронили в латах, оружие было при мне, за исключением меча, который я уронил, когда пал пораженный копьем, и который, по всей вероятности, так потом и не нашли.

Тогда Готфрид опоясал меня своим собственным мечом с золотой рукоятью и подвесил мне на плечо свой рог, в который он частенько трубил в разгар битвы, и надел мне на палец перстень, подаренный ему императором Алексеем.

Потом, поцеловав меня, он промолвил:

«Брат, я чувствую, что Господь призывает меня к себе. Положи на место мою могильную плиту и не мешкая отправляйся на выручку Беатрисе».

С этими словами он улегся в свою усыпальницу, закрыл глаза и вновь проговорил:

«Господи, Господи, да святится имя твое!»

Я склонился к нему, чтобы еще раз поцеловать его, но он лежал бездыханный, вновь упокоившись в лоне Господнем.

Положив на место плиту, поднятую по мановению божественной длани, я преклонил колени перед алтарем, сотворил молитву и, не теряя ни минуты, поспешил тебе на выручку.

У входа в церковь меня ждал полностью снаряженный в путь боевой конь, у стены стояло копье; я ни секунды не сомневался, что то и другое было предназначено мне. Взяв копье, я уселся на коня и, подумав, что Господь научил скакуна, как доставить меня в нужное место, бросив поводья, пустил его наугад, куда ему будет угодно.

Я пересек Сирию, Каппадокию, Турцию, Фракию, Далмацию, Италию и Германию. Наконец, проведя в пути год и один день, я добрался до берегов Рейна. Там я обнаружил лодку, в которую золотыми цепями был впряжен лебедь. Я поднялся в ладью, и она поплыла по направлению к замку. Остальное ты уже знаешь, Беатриса».

«Увы, — воскликнула Беатриса, — вот лодка, вот и впряженный в нее лебедь, они пристают к берегу на том же самом месте! Только теперь они посланы, чтобы увезти тебя, Родольф. О я несчастная, супруг мой, прости меня!»

«Мне нечего прощать тебе, Беатриса, — целуя жену, отвечал Родольф. — Время мое истекло. Господь призывает меня к себе, вот и все. Возблагодарим его за девять лет счастья, которые он нам подарил, и будем молить его, чтобы такие годы ожидали нас в раю».

Тут он позвал детей с луга, где они играли. Дети тут же прибежали на его зов. Поцеловав каждого из сыновей, Родольф подарил старшему, Роберту, свой щит и меч и назначил его наследником. Среднему сыну, Готфриду, он подарил свой рог и отдал ему в наследство Луэнское графство. Когда настал черед Родольфа, отец, поцеловав его, подарил перстень и Мессенское графство. И в последний раз обняв Беатрису, он наказал ей оставаться на балконе и повелел сыновьям утешать матушку, ибо они видели, что она обливается слезами, но не понимали почему. Затем рыцарь спустился во двор замка, где его дожидался оседланный боевой скакун, проехал через луг, то и дело оборачиваясь, и поднялся в лодку, которая тут же поплыла обратно и вскоре исчезла в начавшей окутывать небеса ночной тьме.

С этого дня и до самой своей смерти принцесса Беатриса каждый день приходила на свой балкон, но ни разу более не видела ни лодки, ни лебедя, ни рыцаря.

Вот и я просила сегодня Родольфа Алостского умолить Господа, чтобы он сотворил для меня чудо, подобное тому, какое он по своей бесконечной милости сотворил для принцессы Беатрисы.

— Да будет так, — улыбаясь, ответил Отон.

Граф фон Равенштейн сдержал слово. Едва взошло солнце, как на лугу, простиравшемся от стен замка до самой реки, уже стояла палатка графа и на вершине ее развевался стяг Равенштейна. На входе в шатер висел щит с его гербом: на алом фоне золотой лев взбирался на серебряную скалу. И каждый час из палатки выходил трубач и на все четыре стороны света трубил вызов к бою.