Наживка оказалась слишком привлекательной. Марлоу принял ставку, уравняв ее деньгами, которых у него не было… А что же госпожа удача? Эта изменчивая дама решила обласкать Джеймса Ноулса!

Линделл не располагал достаточной суммой, чтобы расплатиться с Ноулсом. Но если Марлоу Банкрофт не хотел прослыть лжецом, человеком, слову которого нельзя верить, деньги нужно было найти. Пришлось заложить дом, чтобы взять в банке очередную ссуду.

Хозяин Банкрофта?..

Рванув поводья и ударив каблуками в бока животного, он пустил жеребца галопом за сворой гончих.

Только бы удалось найти деньги, чтобы выкупить дом!

Хозяйка Банкрофт-холла желала ее видеть. Алиса смотрела вслед человеку, принесшему в Холл-энд-коттедж эту весть. Посыльный передал, что леди Амелия просила зайти к ней сегодня же.

Скорее всего, миссис Банкрофт хотела встретиться с ней по поводу вчерашнего разговора. Ну конечно же, зачем еще она могла понадобиться ей?

Мать Алисы, хоть и была худа, как жердь, тяжело повисла на руке дочери, из-за чего каждый шаг давался им с большим трудом. Конечно, Алиса могла бы проигнорировать приглашение, которое для любого другого жителя города было равносильно приказу. Она ничего не должна Амелии Банкрофт, и их благополучие никак не зависит от этого дома. Выслушав посыльного, Алиса хотела гордо отклонить приглашение, но та же гордость не позволила ей так поступить. Если бы она покинула Вензбери, не объяснившись, это только подлило бы масла в огонь, дало бы сплетникам лишний повод для того, чтобы вылить на нее очередной ушат грязи, и укрепило бы их веру в то, что она была любовницей Иосифа Ричардсона. Поэтому Алиса поблагодарила посыльного и попросила его передать леди Амелии, что она придет в Банкрофт-холл.

Алиса говорила с высоко поднятой головой, но на душе у нее скребли кошки: мысли о том, во что это может вылиться Иосифу, не давали ей ни минуты покоя.

Вчера вечером он вышел из дома, когда еще не утих вечерний звон колоколов, и вернулся через несколько минут с дочерью кого-то из друзей, которые разрешали девочке пропускать воскресную службу, если ее помощь понадобится Иосифу.

По воскресеньям, обычно вечером, Иосиф ходил на церковное кладбище, где были похоронены его родные. Он рассказал Алисе, что случилось с его семьей, в тот день, когда рядом с ними должны были похоронить маленького Дэвида. Когда он вспомнил, как нашел жену и ребенка на дне скважины, его голос стал хриплым, а темные печальные глаза начали блестеть, отражая свет лампы… Но Иосиф относился к ударам судьбы не так, как Алиса, — он по-прежнему был уверен в Божьей милости, в Его любви, которая когда-нибудь исцелит все раны страждущих.

Исцелит раны? Алиса подхватила мать, которая, запутавшись ногами в траве, чуть не упала на землю. Даже рану в душе ребенка, который при живой матери не знал, что такое материнская любовь и забота? Рану в сердце другого, еще не рожденного ребенка, который когда-нибудь узнает, что появился на свет в результате изнасилования матери?

Иосиф не забывал о своих родственниках, и Алиса, видя это, решила, что ей тоже надо бы сходить на кладбище. Иосиф не стал возражать, ведь завтра ни он, ни девочка уже не смогут остаться с Анной, а Алисе нужно было попрощаться с Дэвидом.

Остановившись на минуту, чтобы дать матери отдохнуть, Алиса оглянулась. Все казалось таким тихим, безмятежным. Церковь словно взмыла ввысь и теперь парила над холмом на фоне чистого неба. Совсем не то, что вчера вечером…

Вечерний перезвон уже закончился, но Алиса все еще находилась у могилы, там, где ее оставил Иосиф Ричардсон. Этот клочок земли был украшен полевыми цветами, которые она поставила в щербатый глиняный горшок, служивший когда-то для тушения мяса. Не испытывая желания встречаться с кем-либо из прихожан, Алиса не спешила уходить, но, услышав голос Иосифа, который был явно чем-то рассержен, направилась к церковным воротам.

Иосиф стоял под треугольной крышей ворот. Сердце Алисы тревожно забилось, когда она увидела, на кого был направлен его гнев… О господи, это были те самые женщины, которые наговорили ей кучу гадостей в прошлое воскресенье.

«Злой у тебя язык, Елизавета Тонкс», — донесся до нее голос Иосифа.

Память оживила эту сцену у церкви, и Алисе показалось, что над безлюдным полем снова зазвучали оскорбительные слова.

Женщина в черном платье и черной шляпке, шурша шелковым подолом, вынуждена была остановиться, потому что Иосиф решительно преградил ей дорогу.

«Яд из тебя так и сочится. Да только что ж ты, как змея подколодная, жалишь только тех, кто не может тебе ответить? Попробуй ужалить меня! Давай, я готов выслушать твое вранье!»

«Вранье! — Черная вуаль колыхнулась от громкого смеха. — По-твоему, я вру? Тогда вот что я скажу: думаю, от тебя мы тоже ничего, кроме вранья, не услышим, Иосиф. Только я…»

«Ну смотри, Елизавета!.. — Глаза Иосифа недобро заблестели, брови от гнева сдвинулись к переносице, прорезав лоб глубокой, как борозда, морщиной. — Смотри, не захлебнись своим ядом!»

«Да ты сам смотри!.. Он еще угрожает!.. Думаешь, люди не знают, чем ты там с этой девкой занимаешься?»

Женщина замолчала и посмотрела в сторону церкви, словно ждала кого-то. Когда же в дверях храма показались священник в белой фелони, а рядом с ним хозяйка Банкрофта, она снова развернулась к Иосифу и громко, на весь двор, выкрикнула:

«Только я считаю, все должны знать… Женщины, которых ты к себе привел, — шлюхи!»

Священник, взмахнув белыми рукавами, словно крыльями, бросился к воротам, где стояли уже готовые вцепиться друг в друга противники.

«Прошу вас… — запричитал он, молитвенно сложив перед собой руки. — Прошу вас, перестаньте, вы расстраиваете леди Амелию».

«Простите, я не хотела… — Черный подол опустился на землю, когда Елизавета вежливо присела, бросив взгляд на женщину, так и оставшуюся стоять в дверях церкви. — Но только я говорю чистую правду… Хватит терпеть распутство Иосифа Ричардсона… Пусть все знают, кого он водит в свой коттедж, который и принадлежит-то не ему, а Холлу… А девица, вон та, что стоит на церковном дворе и смотрит на нас бесстыжими глазами, — шлюха! Потаскуха распоследняя, дрянь рыжая. И пусть Бог меня накажет, если это не так!»

Казалось бы, Алису эта брань не должна была сильно ранить, потому что она слышала её уже не в первый раз, но, тем не менее, злые слова больно резанули по сердцу. Стараясь не думать об этом, она стала поторапливать мать, но от нахлынувших воспоминаний не так-то легко было отделаться.

«Шлюха, говоришь? — голос Иосифа звучал так же отчетливо, как если бы он в ту секунду стоял рядом с ней в поле. — Да уж кому, как не тебе, Елизавета, знать все про шлюх…»

«Прошу вас, мистер Ричардсон!» — Священник попытался вклиниться между спорщиками, но Иосиф вежливо отодвинул его в сторону.