Но 37-миллиметровая пушка вскоре достала «максим», хотя бойцы постоянно меняли позиции. Взрыв подбросил искореженный пулемет, командир расчета погиб.

Двое метких стрелков под началом снайпера Грицевича вскарабкались на деревья. Тоже сумели на какое-то время заставить минометы замолчать. Но несколько МГ-34 и станковый МГ-08 еще кайзеровского образца убили одного и тяжело ранили другого стрелка.

Василий Грицевич, рискуя, вел огонь с полуразбитой сторожевой вышки и послал довольно точно несколько пуль. Его прикрывал дым горящего здания. Немцы быстро разглядели снайпера, прижали пулеметным огнем, а затем всадили в вышку несколько снарядов.

Один из них прошел в метре над головой, перебил стойку, на которой держалась крыша, но взорвался с запозданием, что спасло Грицевича. Он уже катился вниз по разбитой лестнице, когда следующий осколочно-фугасный снаряд разнес деревянную коробку и обрушил на Грицевича груду обломков. Василь получил сильный удар по голове и плечу, отбежал в сторону, прижимая к себе винтовку с оптикой, и с полчаса отлеживался, приходя в себя.

Журавлев впервые ощутил беспомощность, в которой никому бы не признался. Оставаться здесь дальше под непрерывным обстрелом и ждать, когда застава погибнет? Но и отходить без приказа капитан не имел права. Чтобы уменьшить потери, он приказал сержантам укрывать людей во время обстрела в подвалах оружейного и продовольственного склада, а в траншеях оставить дежурных наблюдателей. Вместе с ними какое-то время оставался политрук Зелинский.

Он был осторожным человеком и без нужды не высовывался. Когда ручной пулеметчик открыл огонь по перемещавшимся немецким солдатам, политрук высунулся, чтобы посмотреть. Взорвавшаяся неподалеку мина оглушила его, изорвала мелкими осколками верх фуражки.

Журавлев, подбежавший к нему, дал пару очередей из автомата, затем взглянул на съежившегося в углу политрука. В руках тот растерянно мял продырявленную фуражку.

– Иди к раненым, – сказал начальник заставы. – Да брось ты ее, не надевай. Нечего людей пугать, старшина новую даст. Отлежись. Когда надо, вызову.

Сержанты Мальцев и Колчин, переходя с места на место, вели огонь. Меняя диск ручного пулемета, Николай спросил Журавлева:

– Сколько времени, товарищ капитан?

– Не высовывайся, – машинально ответил начальник заставы и глянул на часы. – Четверть первого.

Это был самый длинный день в году. Сегодня он казался бесконечным.

Ездовой спешил. Жена начальника заставы Вера Журавлева с трудом поспевала за повозкой, где лежали четверо тяжелораненых. На колдобинах колеса подкидывало. Тряска приводила людей в сознание, заставляя стонать от боли. У пограничника с простреленной грудью пошла горлом кровь. Его перевернули лицом вниз, чтобы не захлебнулся.

– Не торопись, – хмуро приказал ездовому сержант Щербаков. – Помрут люди.

Молодой пограничник подчинился, хотя постоянно оглядывался по сторонам, то и дело задирая голову вверх. Он шагал рядом с повозкой. Лошади устали и кое-как тянули груз. В небе по-прежнему проплывали немецкие самолеты. Тяжелый вой моторов, отдаленные взрывы пугали лошадь. Она инстинктивно чувствовала опасность и жалась ближе к обочине.

Миновали тряский мостик перед въездом в Лисий овраг. Здесь погиб связист заставы Юрий Пащенко и принял свой первый бой Щербаков. С тех пор прошла целая жизнь. Уже несколько часов шла война и на заставе гибли люди.

Провода в этом месте оказались снова оборваны. Андрей приказал ездовому приотстать, а сам с автоматом на изготовку двинулся метрах в семидесяти впереди. Телеграфные столбы на этот раз не спиливали, рассчитывали, что они еще пригодятся. Но на одном был нарисован мелом трезубец, на другом свастика.

Щербаков сошел с дороги и двигался под прикрытием кустов. Каждую минуту ожидал выстрела. Впереди с карканьем взлетели вороны, сержант вскинул ППШ. За поворотом лежали тела двух пограничников.

Дорога здесь раздваивалась и шла к пятой заставе. Оба пограничника были убиты из засады, когда их послали восстанавливать связь. Нападавшие стреляли наверняка, чтобы не рисковать в преддверии прихода немцев. Гимнастерки бойцов лохматились многочисленными пробоинами, вокруг расплылась огромная, уже подсохшая лужа крови.

Мухи облепили восковые лица погибших. Один из пограничников, старший сержант, был добит выстрелом в глаз. Лицо второго было обезображено ударами тесака. Разрезанный рот кривился в жуткой гримасе, торчало крошево выбитых зубов.

Сапоги с обоих пограничников сняли, оружие и патроны исчезли. Валялся лишь моток провода, обрывки писем и фотографий, которые бойцы обычно носили в карманах. За спиной Щербакова вскрикнула Вера.

– Звери! Что они делают?

Ездовой сдернул с плеча винтовку, дослал в ствол патрон. Вера заплакала, ее трясло. Нервы при виде обезображенных тел пограничников не выдержали. Смешалась жалость к погибшим парням, страх за мужа, который тоже мог быть убит в любую минуту.

Женщина в ужасе пятилась назад. Андрей взял ее за руку и осторожно провел мимо. Лошадь испуганно косила блестящим глазом на мертвых, затем тревожно заржала.

– Тише ты!

Ездовой водил стволом винтовки, ожидая выстрелов из засады. Но люди, сделавшие свое страшное дело, давно исчезли, им предстояло сегодня много работы.

Андрей вспоминал, как выселяли весной зажиточных крестьян (кулаки, пособники Бандеры и фашисты!), как их везли вместе с детьми и домашним скарбом на станцию. Разве они простят новой власти такое! Некоторые сбежали по дороге, укрылись в лесу и ждали прихода немцев. Они тогда уже знали, что скоро начнется война.

Умер боец с простреленной грудью. Несмотря на опасность оставаться дальше в этом глухом месте, Щербаков принял решение похоронить товарища. Быстро вырыли неглубокую могилку, забросали ее землей, оставив едва приметный бугорок.

– Садитесь на повозку, Вера Игнатьевна.

– Я могу идти.

– Садитесь, – настойчиво повторил Андрей. – Теперь поспешим.

Городок, где размещались санчасть и штаб отряда, представлял странное зрелище. Дома и калитки были плотно закрыты. Местные жители попрятались, лишь украдкой выглядывали сквозь проемы заборов. Куда-то быстро шли беженцы с ручными тележками, чемоданами, узлами.

Возле полуторки со спущенными шинами возился шофер и несколько красноармейцев. Рядом нервно расхаживал техник-интендант и, задирая голову, смотрел в небо. Городок не бомбили, ухало где-то в отдалении. Со стороны станции тянулся шлейф черного маслянистого дыма.

– Эй, сержант, подойди сюда, – окликнул техник-интендант Щербакова.

Андрей неохотно подчинился.

– Ты откуда?

– С заставы.

– Что там?

– Идет бой, а я послан эвакуировать раненых и доложить обстановку командованию отряда.