Я стояла вся ошалелая, не зная, смеяться мне или плакать. Перспектива оставаться с ним наедине в далёком доме, где нет других наложниц, откровенно говоря, отталкивала. От одной мысли об этом начинало мучить чувство, отдалённо напоминающее тошноту. Но с другой стороны была Витториза.

– Витториза – это же…

– Да-да, – Кэри нудно завёл глаза к потолку, будто знал наперёд, что я собиралась ему сказать. – Это одно из немногих оставшихся государств, всё ещё не признающих рабство. Затем, собственно, тебе и паспорт. Пусть он и фальшивый, они вряд ли будут рассматривать слишком внимательно. Главное, чтобы пустили через границу. Хотя уж Витто всех пускает. Туда льётся огромный поток беженцев-невольников со всей округи, и они всех принимают, всем справляют новые документы… Плохо им придётся, когда Витто тоже наконец признает рабство.

– Витто не признает… – хрипло буркнула я, уставившись на тёмный паркет.

Во мне всё всколыхнулось: как спокойно он это сказал.

Будто не понимает, что это единственная надежда для всех, кто оказался по ту сторону жизни. Есть ещё Валенсия, Порту, но они маленькие, и попасть туда куда сложнее.

– Будь естественнее на границе. – Он наклонился низко-низко к моему уху и мягко прошептал: – Я же могу тебе доверять, девочка моя?

– Ничего не обещаю… – чуть слышно выдохнула я и за прямодушие тут же поплатилась.

Кэри ударил наотмашь, я даже не устояла на ногах. Падая, ударилась об угол стола и осталась сидеть на полу, который так внимательно разглядывала пару минут назад, прижав ладонь к ушибленной и прокушенной изнутри щеке.

– Могу доверять? – вкрадчиво спросил Кэри, склоняясь до уровня моих глаз.

Кончики пальцев медленно вниз скользнули по моей щеке, а потом его ладонь вдруг сжалась на горле, перекрывая ток воздуха.

– Ладно, можешь, можешь, пусти, – прохрипела я, потому что все попытки вывернуться закончились провалом, а ситуацию спасать как-то надо было. Перед глазами уже плыло.

– Знаю я, – Ланкмиллер выпрямился, – всё это бесполезно, отдам тебя Генриху, он с этим лучше справится. Что? Что ты так смотришь? – ткнул меня носком ботинка в бок.

– Не надо, можешь доверять, правда. Я не сбегу… – Каждая секунда этого разговора будто вымораживала у меня внутри всё человеческое. Сколько людей предпочли бы пытки начальника охраны моим теперешним унижениям? Сколько из них не пожалели бы о своём выборе?

– Нет, конечно, это будет практически невозможно. Просто не делай себе хуже бессмысленными попытками. Если что-то взболтнёшь на границе, убью и подстрою всё под несчастный случай. Мне проблем не нужно, таких как ты – миллионы. Найду замену, не переживай.

Лучше б ты её раньше нашёл.

Я сидела, насупившись, громко и тяжело дышала.

– Хочешь, запру тебя в подвале, подальше от искушений? – участливо спросил Кэри.

За то время, что я провела в доме у Ланкмиллеров, я уже убедилась в том, что он что-то вроде карикатурного киношного мажора из мелодрам по телику. Тип, который существует, чтобы быть мудаком.

И всё же я всегда предполагала, что даже у таких мажоров должно, просто обязано быть что-то за душой. Что-то, что делает их живыми. Такими же людьми, как все. Знала бы я, как точно киноделы изобразили беспощадную реальность. Знают ли об этом они сами?

– Запирай, делай вообще что хочешь, – глухо отозвалась я с пола, рукой пытаясь нащупать паспорт.

– Ладно, поверю тебе на слово, не буду пока что прибегать к помощи Генриха. – Он присел напротив и растрепал мои волосы, с неожиданной простотой изучая взглядом. – Не хочешь ведь?

– Не хочу, – буркнула я.

В тот момент мне показалось безобразно несправедливым, что взглядом не убивают. Потому что моей ненависти бы хватило на десять таких Ланкмиллеров.

Он отпустил меня из своего кабинета, сообщив, что выезжаем на рассвете.

Тщательно сдерживая желание биться головой об стену, я отправилась в столовую.

Солнце ещё не встало, поэтому за окнами кабинета плавала мутно-сиреневая жижа, сквозь которую даже очертания деревьев толком-то не проглядывались. Такая же плавала у меня в голове, оставляя из мыслей только вялые проклятия, которые одно за одним медленно бегущей строкой проплывали в сознании. Последствия генриховской порки давали о себе знать: добрую половину ночи я вертелась на кровати, выискивая, как бы поудобнее лечь, чтобы это не причиняло столько ярких ощущений. В конце концов меня просто вырубило, по-моему, от усталости и боли.

Я стояла перед мучителем, лохматая, как чёрт, зевала, ни на что не реагируя. Проснувшаяся лишь условно. Большая часть меня ещё досыпала после ночи безудержного веселья.

– Кого-то я предупреждал ложиться пораньше, – раздражённо фыркнул Кэри, облокачиваясь на стол и тыкая что-то там в своём телефоне.

– Уснуть не могла долго, – огрызнулась я.

– По причине? – Ланкмиллер был не со мной в комнате, а всё больше в контактах своего мобильника, что-то сосредоточенно там выискивая.

По причине того, что ты урод.

Когда мы уже поедем? Может, хоть в машине отосплюсь.

В кабинете повисло сонное затянувшееся молчание, нарушаемое моим мерным сопением, которое меня же и убаюкивало. О, недосып, все муки Ада. К хорошему быстро привыкаешь, давно у меня не было смен в пять утра, как в старом-добром «Шоколаде».

– Кофе? – Кэри вздёрнул бровь, всё так же не переводя на меня взгляда, поэтому мне показалось, что ослышалась. Или не так поняла его вопросительную интонацию.

– А?

Ланкмиллер выдал какую-то угрюмую усмешку, призванную, видимо, означать, что я совсем отсталая, и стукнул по звоночку на столе. И минуты не прошло, как в кабинет уверенной твёрдой походкой вошла служанка. Она вытянулась по стойке смирно и хорошо поставленным голосом услужливо поинтересовалась:

– Что вам угодно, господин?

– Латте, – коротко бросил Ланкмиллер, служанка, кивнув, вышла за дверь почти сразу же.

Я оживилась. Всегда плохо разбираясь в сортах и разновидностях кофе. Кажется, это избитая классика для утончённых дам. Забавно было бы, если бы он и правда видел во мне такую. Я ещё раз глянула на Ланкмиллера исподлобья и обнаружила, что он вновь с потрясающим интересом уткнулся в телефон. Нет, глупости. Он едва ли вообще видит во мне человека.

Когда кофе принесли, я чуть было замертво не свалилась со стула. Чёрт возьми, запах. Кажется, ничего лучше, чем этот латте, в моей жизни не было и не будет, и это стало абсолютно ясно, едва только горничная переступила порог.

Кэри сдержанно поблагодарил, когда высокий прозрачный стакан водрузили на стол. Я почти на цыпочках подкралась к нему, но замерла в полушаге от стола, поймав на себе тяжёлый упрекающий взгляд горничной. Неужели я уже успела сделать что-то не так, ещё ничего не сделав? Мне требовалось поблагодарить его сначала или что? Упасть в ноги и яростно лобызать ботинки? Не удивлюсь, если здесь так принято.