На сцене прекратили играть и уставились на «режиссера». Лерка, конечно, хорошая девчонка, своя – по врачебной линии, когда может, всегда помогает, – и они согласились ей подыграть, но никто не договаривался, что псих командовать будет. Труппу от работы отвлекать. Репетиция, между прочим, процесс творческий, сбивать нельзя. Хоть и проходит без худрука.

Плетнев пытался разжать крепко впившиеся в локоть пальцы. Хотел даже выругаться матерно, но увидел огромные, полные ужаса глаза жены и сдержался. Бережно погладил по руке, и пальцы сами собой разжались.

– Лерочка, посиди, я сейчас…

Через несколько секунд он уже стоял на сцене. Пригляделся и в актере, игравшем полицейского, признал Гену, приходившего к нему в больницу с апельсинами.

– Геннадий, ты вообще понял, что сейчас сказал?

– Я точно по тексту, – пояснил Гена психу, не зная, как реагировать. Или спорить с больным, или послать на всем известное буквосочетание. Остальные тоже не могли определиться с линией поведения. Молча наблюдали.

– Нет такой профессии – следователь уголовного розыска! В природе нет, понимаете? Есть либо просто следователь, либо оперуполномоченный криминальной милиции. И это совершенно разные вещи! Вот ты кто?

– Я – Порфирий… Убойный отдел. Так… Не я ж текст сочинял, – растерялся Гена.

Псих-то Леркин, похоже, знал, о чем говорит.

– Что написано, то и играю.

Лера приподнялась и приняла стойку охотничьей собаки, почуявшей дичь. Победа близка! Ее метод работает! Он ведь откуда-то это знает! Про следователя. Только бы никто не спугнул! Только бы не сорвалось!

– Это к Вите вопрос, – встряла в разговор Дуня в джинсах, кивнув на патлатого типа в третьем ряду зала, – сцену мы с ним проходили.

– А что я? – Из третьего ряда обиженно воскликнул патлатый. – Спасибо скажите, что я вообще за так здесь вожусь! Я же не министр внутренних дел, чтобы такие тонкости знать.

– Я тоже не министр, а знаю, – не погрешил против истины Плетнев, – хороший режиссер должен понимать всё! Хорошо, допустим, вы не в курсе всех тонкостей, но что у вас на сцене происходит?

Артисты вопросительно взглянули на патлатого, Витя же уставился на шумного Леркиного пациента.

– На твоих глазах пытают потерпевшую, а ты что делаешь? – Плетнев принялся обстоятельно объяснять Гене задачу: – Ты в это время всем рассказываешь, что ты – следователь хрен знает чего. Да пока ты ксиву из кармана достанешь, тебя восемь раз успеют хлопнуть!

– А что делать-то? – на автомате поинтересовался заинтригованный Гена.

Не зря ведь говорят, что шизофреники способны увлечь за собой массы!

– Тут только один вариант – пушку в лоб и хоботом в землю! И только потом – знакомиться, – безапелляционно заверил Плетнев. – Ясно?

Гена растерянно поглядел в конец зрительного зала, на Ивлеву. Лера выразительно приложила палец к губам, умоляя не спорить. А как тут не спорить?

– Юрий Иванович, но это же классика… Достоевский… – осторожно напомнил Гена.

– Ага… Убойный отдел… У нас же не дешевый сериал, достоверность превыше всего! Или ты думаешь, что во времена Достоевского по-другому было? Антимонии с бандитами разводили? – распалялся Плетнев. – Значит, делаешь так: влетаешь, сразу пушку, в смысле пистолет, в лоб и кладешь на пол. Потом уже браслеты и только потом – ксиву! То есть удостоверение. И кстати, не из брюк, а из кителя! Понял?

– Но у меня нет пистолета, – растерялся подпавший под обаяние психа Гена, – и браслетов нет…

Антон Романович картинно, по-станиславски, закатил глаза к потолку и закричал на весь зал так, что все присутствующие согласились признать в нем великого режиссера:

– Кто за оружейку отвечает?!

Васнецов как раз заглянул в зал, решительно настроенный выкинуть дебошира за борт, но, заинтригованный, озадаченно почесал покрытую каплями пота плешь и поспешил спрятаться за колонной.

– Теперь ты, – Плетнев обернулся к актеру, игравшему Лужина, – что ты мямлишь? «Извольте показать карманы…» – тьфу! Ты хоть раз слышал, как разговаривают настоящие бандосы?

– Не дов-вод-дилось, слава Богу, – у «Лужина» от осознания такой перспективы начал дергаться глаз, и он перекрестился зажатым в руке утюгом.

– Ладно, бывает. Смотри внимательно и запоминай!

Плетнев забрал у него реквизит, повел носом и поморщился. От актера разило душистым свежим перегаром. Плетнев вразвалочку подошел к Дуне, наклонился и потряс утюгом. Улыбнулся, а потом зловеще закричал барышне в лицо, брызгая слюной:

– Ты че, овца, быка включила?! Свободные уши нашла?! Кончай свою жеватину! Тебя на хор давно не ставили?! Быстро колись, где бабки! Андестенд ми?!!

На этот раз Дуня испугалась натурально, заорала, дернулась и чуть не рухнула со стула. Предупреждать же надо! Так и заикой можно стать!

– Ну совсем другое дело, правда? – Удовлетворенный Плетнев вернул Лужину утюг. – И не стой над ней столбом, для доходчивости дай подзатыльник.

Дуня вжалась в стул и приготовилась реветь. За такую зарплату она на побои не соглашалась, в пьесе ничего про это не написано!

Плетнев заметил ее реакцию и дружелюбно потрепал девушку по плечу:

– Просто обозначить, по касательной. С подзатыльником выразительней будет. И смелее, прокурорских здесь нет!

«Режиссер» направился обратно в зал, но остановился на полдороге и строго заметил Лужину:

– Еще раз на службу бухим придешь, вылетишь, невзирая на заслуги.

Спрыгнул со сцены, опустился в кресло, выразительно хлопнул в ладоши:

– Так, давайте еще раз! Сначала!

За колонной, вытаращив глаза, директор театра Васнецов обменивался впечатлениями с племянницей. Даже забыл, что собирался ее ругать, а безумного пациента из храма искусства вышвыривать.

– А может, в настоящей жизни он действительно режиссер? – Лера заглянула дяде в очумевшие глаза.

– Да похоже на то. И мизансцену развел грамотно, и с актерами умеет разговаривать. Давай посмотрим.

Посмотреть было на что. Лужин орал, пугая Дуняшу утюгом, отвесил ей затрещину, причем не по касательной. Та без всякой игры заорала, и на сцену выскочил Порфирий: «Хоботом в пол, всем стоять!»

– Либо режиссер, либо бандит, – задумчиво вынес вердикт Васнецов. – Кстати, его трактовка мне нравится больше никитинской. Свежо, неожиданно… Достоевский, конечно, в гробу бы перевернулся, да кто сейчас не ворочается? Не забываем стариков-классиков, и то хорошо.

– Дядь Сереж, а может, пусть продолжает? – несмело предложила Лера и повисла у дядюшки на руке. – Никитин все равно в запое.

– В кризисе, – политкорректно поправил Васнецов и покачал лысиной, – ты шутишь? Я теперь не знаю, что со спонсорами делать!