— Девочки, теряем время! Быстренько в машину! Сейчас на выезде из города пробки начнутся! — весело скомандовал Саша, отрывая Димкины ручки от своей шеи. — Давайте, давайте, поехали!

Так и не успев стряхнуть с себя удивление, Наташа плюхнулась на переднее сиденье и начала автоматически пристегивать ремень. В голове вдруг зазвенело, и она никак не могла попасть ремнем в замок. Катькино щебетание звучало сзади непрерывно и надоедливо, и очень хотелось его убрать, выключить к чертовой матери. И лишь присутствие Анны в этой звенящей, шевелящейся и надоедливой круговерти оставалось четким, незыблемым, достоверным. Наташе даже показалось, что она и дыхание ее слышит, прямиком в ее затылок направленное. И взгляд чувствует. И еще что-то… непонятное, пугающее, но до жути знакомое. То самое, которое сквозь звон, движение и Катькин щебет упорно лезет в голову, заставляя напрячься всем ее тайным-личным-эгоистическим… Да ну, что это она, в самом деле?! Фу, ерунда какая! Ну да, там, в ее новом романе, именно так все и происходит… Именно таким способом и знакомится стерва-героиня с чужим мужем, ну и что? Глупо же аналогии проводить между реальными событиями и тем, что самой же ею нафантазировано! Ведь нафантазировано же, она это совершенно точно знает!

— …Натусь! Ты чего? — будто сквозь вату донесся до нее тревожный Сашин голос. — Тебе плохо, да? Может, остановиться?

— Н-нет… Все в порядке… Ничего, просто голова закружилась, — вяло махнула она рукой, слабо улыбнувшись. — Вот приедем на дачу, и все пройдет…

До полузаброшенной деревеньки, где располагалось то, что гордо именовалось у них в семье дачей, было не то чтобы далеко, а скорее медленно и тряско по причине отвратительной дороги. Вернее, бездорожья. Зато сама деревенька была прелесть что за место. И название хорошее — Райгородка. Если понимать буквально, то вроде городка в раю получается. Хотя на городок, конечно же, пара десятков старых бревенчатых избушек явно не тянула. Зато райских пасторальных картинок здесь было хоть отбавляй: и яркая зеленая, подступающая ко дворам травушка-муравушка, и кудрявые березы с рябинами да цветочными зарослями в палисадниках, и колодцы-журавли, и обиженные леностью дачников огороды, по мере сил культивированные наподобие английских лужаек. И у них на даче тоже образовалась такая лужайка: сосед-старожил дед Миша выходил раз в месяц косой помахать за скромное натуральное вознаграждение, которое и употреблял тут же, сидя за маленьким круглым столиком, покрытым дырчатой, во многих местах штопаной кисейной скатертью, закусывая бабушкиными котлетами. Оприходовав вознаграждение до самого донышка, он начинал сердито мычать, называть бабушку «барыней недобитой» и грозить заскорузлым пальцем в сторону бесспорных доказательств бабушкиного «барства», коими, по мнению деда Миши, являлись и яркие цветы клематиса, обвившие серую бревенчатую стену дома, и гамак меж двух старых сосен, и белая плиточная дорожка, ведущая к неприхотливому деревенскому, но вполне приличному сортиру. И заросший малинник в конце лужайки тоже здесь присутствовал. А за ним — тропиночка к реке меж густых зарослей белого и желтого донника, торчащего огромными тарелками соцветий над мелким подшерстком разнотравья с обильной утренней и вечерней росой, с вечным жужжанием пчел, слетающихся на умопомрачительные медовые запахи. Но главным признаком «барства», о чем дед Миша наверняка и не догадывался, конечно же, была необыкновенная бабушкина шляпа, тонкосоломенное широкополое гнездовище с вывязанными из той же соломки цветочками по стершемуся ободку. Наверное, дед Миша искренне полагал, что наилучшее предназначение для такой шляпы — быть нахлобученной на крестовину огородного чучела, но как же категорически он ошибался! Бабушка своей шляпой страшно гордилась и с удовольствием рассказывала всем историю о том, как якобы ее, бабушкин, папа привез эту шляпу в подарок маме из дореволюционной еще Одессы и что точно такая же шляпа была на Вере Холодной в одной из классических немых мелодрам Бауэра. Вот и сейчас она торопливо поспешает по лужайке навстречу гостям — полная статная женщина в широком сатиновом платье бежевых блеклых оттенков и неизменной шляпе на голове. Ни дать ни взять дачная чеховская барынька. Зонтика белого ажурного не хватает.

— Ну наконец-то приехали, немочи бледные! Тонечка, где ты, малышка, иди встречай родителей! — зычно крикнула она в сторону малинника и, повернувшись обратно к ним, заговорщицки шепнула: — Ребенок для вас малину в лукошко все утро собирает! Чтоб с молоком к завтраку…

— Антонина Владимировна, здравствуйте! — мячиком выскочила впереди Наташи Катька, клюнула бабушку быстрым поцелуем в щеку, изловчившись поднырнуть под соломенные поля. — А мы к вам тут целой компанией понаехали! Вот, знакомьтесь, это Анна, наша приятельница…

— Очень приятно! — гостеприимно улыбнулась бабушка подошедшей Анне. — Отдыхайте, располагайтесь как дома! Сейчас завтракать будем на свежем воздухе. Са-аш! — суетливо закрутила она головой, тут же озаботившись. — Сашенька, пойдем большой стол вынесем! Компания-то ух какая! И вообще я намереваюсь тебя сегодня использовать по полной программе, у меня уже и список заданий приготовлен, пора дачный сезон открывать… Уже лето почти в разгаре, а мы тут еще и не освоились как следует.

— А может, мы сначала искупаемся, Антонина Владимировна? — тоном ребенка-нытика протянул Саша, смешно почесав пузо. — Ну о-очень хочется!

— А как же завтракать? Я вон с утра пирожки пекла, они горячие еще!

— Ба, да пусть идут… А стол мы с тобой вдвоем вынесем и к завтраку накроем, — тихо проговорила Наташа, подставляя руки навстречу бегущей от малинника Тонечке.

— Наташка, да ты не жена, ты просто сокровище! Девчонки, за мной! Бежим искупнемся по-быстрому!

Саша дурашливо шагнул к Катьке, слегка поддал ей коленкой под зад, аппетитно обтянутый джинсовыми шортами, махнул весело и зазывно Анне рукой. Наташе подумалось с неприязнью: «Хорошо, хоть Аннин зад остался его коленкой нетронутым», но ни капельки этой неприязни она наружу не выпустила, наоборот, улыбнулась чуть снисходительно.

— Ну что, добрая моя внученька, пойдем работать… — вздохнула Антонина Владимировна, когда двор опустел, и лишь издали доносились веселые голоса честной компании, разбавленные Димкиным и Тонечкиным счастливым визгом.

— Пойдем. Ба, а где у нас стол со скамейками?

— Так в сарае… Мы на зиму всегда добро дачное в сарай прячем, ты что, забыла?

Дощатый, грубо сколоченный стол был не тяжелым, но очень уж громоздким, и им порядочно пришлось покорячиться, как выразилась бабушка, прежде чем он встал на свое обычное летнее место, под старой накренившейся яблоней, несмотря на свою древность, исправно рожающей каждый сезон кое-какие плоды. Застелив его льняной ветхой скатертью и поставив на середину глиняную, грубо расписанную, но очень вписавшуюся в дачный стиль хлебницу, бабушка отошла в сторонку и полюбовалась образовавшимся видом. Потом, спохватившись, повернулась к присевшей за стол внучке:

— Натка, ты к Таечке вчера ездила?

— Да ездила, ездила… — отмахнулась от нее Наташа, нервно прислушиваясь к голосам, доносящимся с речки. — Рассказ про Маньку Пыркину честно и до конца выслушала. Про ее фотографию с ботинками. Отстань.