И этот страстный призыв остался без ответа.

– Ну, если напился и заснул… – в сердцах произнес Белых, зная, что при всех своих недостатках Найденов занимался спортом и не употреблял спиртных напитков. Желая посмотреть, в чем дело, Белых поднялся и прошагал на сцену. Когда раздался громкий вопль, Ходынский закрыл глаза. Он все понял. Актеры, отдыхавшие в зале и ждавшие последнего прогона, ринулись на сцену. Найденов, красавец почти двухметрового роста, лежал в углу. На его груди расплывалось кровавое пятно. Орудие убийства – кинжал, точь-в-точь такой же, каким убили Бучумова, валялся рядом.

– Олег, – Александр не узнавал своего голоса. Каждое слово давалось ему с трудом. – Иди сюда, – последнюю фразу он произнес шепотом, однако Ходынский понял его без слов и поднялся на сцену.

Он плохо знал этого рабочего, и первая мелькнувшая в его голове мысль показалась абсурдной: что, если он не мертв, а просто притворился мертвым, чтобы разыграть и каким-то образом попасть в их труппу? Однако Олег замотал головой, прогоняя от себя весь этот бред, и обратился к помощнику:

– Нужно позвонить полицейским. И включите же наконец свет.

Реквизитор Иваныч прислонился к стене и закрыл лицо руками.

– Я проверял кинжал, – проговорил он. – Он был бутафорским. Я проверял… – Старик медленно сполз на пол.

– «Скорую», – закричал главреж. – Черт, да когда же это кончится?

– Смотрите, полицейские, – Татьяна показала на офицеров, заходивших в зал.

Ходынский заморгал:

– Они что, телепаты? Или экстрасенсы?

Павел непонимающе уставился на него:

– Что вы имеете в виду?

– Мы вам даже не успели позвонить, а вы уже примчались, – пояснил главреж. Скворцов вытаращил глаза:

– Вы нам собирались звонить?

– А вы бы как поступили на моем месте? – В лице Олега не было ни кровинки. – У нас новый труп. На этот раз рабочий сцены.

– О господи! – Катя прикрыла глаза.

– Где тело? – спросил Киселев.

– В углу сцены.

Полицейские и Зорина прошли к трупу. Посмотрев на Найденова, Киселев закусил губу и обратился к Пете:

– Вызывай экспертов. А вы прикажите, чтобы никто не покидал зал. На наше счастье, здесь было мало народу. Кто-нибудь должен был что-то видеть.

Полицейские и журналистка спустились со сцены. Артисты и технический персонал окружили их.

– Давайте восстановим всю картину, – Киселев окинул взглядом актеров. Они побледнели. Их губы дрожали. – Только прошу вас не упускать ни одной детали. Итак, где находились вы? – обратился он к Татьяне, дублерам и еще парочке мужчин, исполнявших роли Моцарта и Сальери.

– Мы сидели в конце зала и разговаривали, – начала Татьяна. – Я ничего не видела. Было темно. На сцене шли последние приготовления.

– Спасибо, – майор посмотрел на ее коллег. – А вы?

– Мы сидели рядом с Танюшей и тоже ничего не заметили, – признался высокий черноволосый красавец с ямочками на щеках. – Вы спросите у уборщицы и реквизитора. Они всегда сидят на репетициях в первом ряду.

Павел и Константин прошли к сцене. Персонал ждал их. Петя и Леонид осматривали сцену, а Катя примостилась в уголке.

– Где находились вы? – обратился Костя к пожилой женщине с добрым морщинистым лицом – уборщице.

– Я сидела на первом ряду справа, – пояснила она.

– Вы заметили кого-нибудь?

Уборщица покачала головой:

– Нет, к сожалению. У меня плохое зрение. Без очков вижу слабо.

– Понятно. А вы? – Скворцов повернулся к реквизитору. Иваныч, который пришел в себя после оказания ему медицинской помощи, еле держался на ногах, однако отказался ехать в больницу.

– Я видел, – прошептал он.

Павел и Костя подались вперед:

– Кого же вы видели?

Реквизитор нервно глотнул. Острый кадык так и ходил по тощей жилистой шее.

– Я виноват… Я увидел темную фигуру, но ничего не сказал Александру. А ведь он меня просил проследить… Однако я не придал этому значения. Понимаете, у меня давление, я закрыл глаза, потому что сильно стучало в висках, а потом, когда открыл, фигура словно слилась со стеной. Я решил, что это спазм и у меня просто пятна в глазах от давления, и не обратил на это внимания.

– Мужская фигура или женская? – поинтересовался Киселев.

Реквизитор наморщил лоб:

– Женская, это точно. Мне показалось, дама была в длинном платье. Но в этом спектакле играет только одна женщина – Таня Белых. А она сидела в конце зала, я слышал ее смех. Вот почему я и подумал, что мне померещилось.

– Ясно, – майор подошел к сцене. – Ребята, как на первый взгляд это такой же кинжал?

– На первый взгляд такой, – отозвался Сомов. – Но точнее пусть скажет Станислав Михайлович.

Эксперт не замедлил явиться со своим неизменным саквояжем.

– Кажется, точная копия, – произнес он, увидев орудие преступления. – Но, как всегда, окончательный вывод сделаю после экспертизы. Эх, бедный парень, – он покосился на труп. – А этот кому перешел дорогу? Кто это вообще?

– Рабочий сцены Игорь Найденов, – сообщил Костя.

– Ладно, принимаюсь за работу, – Заболотный поставил саквояж у стены. – Вы подождете здесь?

– Нам нужно поговорить с главрежем, – пояснил Павел и обратился к еще бледному Ходынскому. – Пройдемте к вам в кабинет.

Его голос звучал грозно, и главреж почуял недоброе.

– Вы так со мной говорите, будто во всем виноват я, – прошептал он.

Павел презрительно усмехнулся:

– Кое в чем вы точно виноваты. Нам удалось выяснить ваши махинации с медкнижками ваших артистов. Косвенно вы виновны в смерти двоих из них. Но у меня вопрос, Олег Иванович. Почему же вы рассказали нам такой бред о том, что их якобы пытался отравить Лавровский? Неужели вы думали, что ваша ложь прокатит? А если бы на самом деле назначили эксгумацию?

Ходынский побледнел еще больше.

– Я бы с удовольствием смолчал, однако знал: нашему гримеру никакая сила на свете не закроет рот. Одно время я даже думал ей заплатить, чтобы она не трепала на каждом углу о том, что видела, но понял: будет еще хуже. В ее рассказе начну фигурировать я. Пришлось все выложить вам в ее интерпретации и надеяться на чудо. Вы даже не представляете, сколько свечек поставил я в соседнем храме, – он глотнул. – А что меня ожидает?

– Горздравотдел разберется, – бросил Костя. – В лучшем случае отделаетесь огромным штрафом.

Они вошли в его кабинет и сели на удобный диван. Ходынский примостился на стуле с высокой спинкой.

– Но вы поймите, мне ничего не оставалось делать…