Как гласит история этой академии, основатели ее были молоды и «одержимы пылкой любовью к науке, которая еще более распалялась лекциями и опытами прославленного Галилео. Их самым сильным желанием было постигнуть тайны природы, проникнуть в них с вкрадчивостью рыси. И даны были их союзу лапы рыси и имя «Линчеи». Я был уверен, что три с половиной века спустя их успехи и стремления вдохновят нас в нашей работе, особенно если вспомнить, что эти первые академики, пришедшие из самых разных областей науки, уже тогда говорили о международном сотрудничестве и намеревались посвятить свою деятельность естественным наукам с главной целью – открывать суть вещей, что, однако, как они замечали, не должно исключать приятных искусств и философии.

Я ощущал под сводами Академии этот дух гуманности и гуманизма; впоследствии, однако, оказалось, что его смогли уловить далеко не все наши гости. Некоторые из них, как это часто случается со светилами в узких областях науки, упорно не желали задумываться над чуждыми им, к тому же еще не вполне оформившимися и достаточно сложными вопросами, требующими большого умственного напряжения, – а именно такого рода задачу представляла необходимость видения мира как системы и человека как его регулятора. Правда, надо признаться, что достаточно сложный язык предварительного документа также отпугивал людей. Да и само магическое очарование Рима, мягкая ранняя весна Вечного города, умиротворяющее воздействие спагетти и «Фраскати» – все это скорее располагало к тому, чтобы наслаждаться жизнью, чем пускаться в трудный путь печальных раздумий о ее будущем.

В ходе наших дискуссий произошло несколько весьма примечательных инцидентов. Так, добрый час отняли у нас изощренные и пылкие дебаты о смысловой разнице между родственными словами «система» в английском и французском языке – это подтвердило мысль, что разные языки по-разному успевают отражать стремительно меняющуюся действительность. Время от времени возникали и другие такого же рода (семантические или теологические) баталии, касавшиеся отдельных второстепенных вопросов и не имевшие прямого отношения к главной теме нашего разговора. На исходе второго дня стало совершенно ясно, что не может быть и речи о единодушии между участниками даже в отношении самых общих, предварительных положений. «Эта встреча, – с грустью констатировал позднее Александр Кинг, – закончилась монументальным фиаско». Однако горсточка наиболее стойких, и я в их числе, сомкнули ряды и решили продолжить и углубить обсуждение, не смирившись с поражением.

По окончании совещания мы собрались в моем доме и сформировали «постоянный комитет», в состав которого вошли Эрих Янч, Александр Кинг, Макс Констамм (голландский эксперт по международным проблемам и правая рука Жана Моннэ в движении за создание Объединенной Европы), Жан Сэн-Жур (эксперт по вопросам экономики и финансов французской футурологической школы), Гуго Тиманн (глава Баттелевского института в Женеве) и я. С нами предполагали поддерживать постоянные контакты и некоторые другие из присутствовавших, в том числе Дэннис Габор (лауреат Нобелевской премии по физике и к тому же большой гуманист).

Так родился Римский клуб, получивший имя свое от города, где появился на свет. Правда, Кинг и я, а также Янч, Тиманн и Габор исходили в своих рассуждениях из концепции проблематики, а некоторые другие наши тогдашние коллеги но разделяли этой точки зрения, считая ее слишком обширной и нечеткой. Вместо этого они предлагали, например, детально изучать какой-нибудь конкретный крупный европейский город или общие проблемы урбанизированных комплексов, однако их предложения не были приняты, и их авторы постепенно исчезали.

По нашему же мнению, в мире было и так предостаточно всякого рода специализированных организаций, занимающихся, скажем, улучшением условий жизни в городах, вопросами сельского хозяйства или энергетическими проблемами, хотя последующие выводы часто показывают, сколь банальны и поверхностны бывают исследования и результаты оторванных друг от друга многочисленных ведомств. И вместе с тем в мире не было ни одной группы, которая бы занималась современными проблемами во всей их целостности. Такой единый, глобальный подход, требующий не только выявления отдельных сторон проблематики, но и их воздействия друг на друга и на всю систему в целом, по сути дела, никем не применялся, и мы решили взять эту задачу на себя. Так стремление осознать мировую проблематику стало с самого начала основой всей деятельности Римского клуба.

* * *

Мы не очень-то хорошо представляли себе, что будем делать после римской встречи. И решили на первых порах расширять контакты и лучше узнавать, как живут, о чем думают и чем дышат люди в разных уголках мира.

Почти два года члены нашей малочисленной группы, следуя примеру Диогена, искавшего настоящего человека, непрерывно скитались по свету в поисках хороших людей, которые могли бы присоединиться к нашему начинанию или как-то его поддержать. Я не жалел для этого времени. Мы побывали в Москве, Вашингтоне, Оттаве, Токио и ряде других столиц европейских и развивающихся стран. Цели наших поездок носили скорее исследовательский характер. Стремясь уточнить и как следует прояснить наши собственные идеи, мы обсуждали их с представителями научных кругов и молодежью, политическими деятелями и членами объединений промышленников, преподавателями университетов, студентами, интеллигенцией. Порою нас обдавали волной скептицизма, уверяли в тщетности усилий добиться хоть каких-нибудь результатов в решении столь грандиозных по масштабам и сложных по характеру проблем. И даже тогда, когда наши идеи, казалось, встречали поддержку и одобрение, все это оставалось на уровне внешней заинтересованности.

Короче говоря, наши упорные скитания по свету не привели, по сути дела, ни к каким ощутимым результатам – как будто бы глобальные проблемы, к которым мы стремились привлечь всеобщее внимание, касались вовсе не нашей, а какой-то совсем иной, далекой планеты. Создавалось впечатление, что большинство людей, которых мы встречали в наших странствиях, готовы были всячески приветствовать создание Римского клуба – при условии, однако, что он никоим образом не будет вмешиваться в их повседневные дела и не посягнет на их интересы. В общем, нам оставалось констатировать, что никто не только не выразил готовности уделить на благо будущего всего человечества хоть какую-то долю своего времени, денег пли общественного престижа и влияния, по даже, по-видимому, и не верил, что подобные жертвы с их стороны могут привести хоть к каким-нибудь положительным результатам.

Мы вовсе не были столь наивны, чтобы надеяться на чудо и ожидать, что результатом наших странствий по свету станет всеобщая поддержка Римского клуба; нет, мы лишь думали, что, общаясь с людьми, сможем познать нечто важное для самих себя. И мы достигли этой цели. Теперь нам стало совершенно ясно, что приковать внимание людей к столь на первый взгляд далеким от их повседневности проблемам можно, лишь радикально изменив методы и средства общения.

Научные статьи, вдохновенные речи, декларации, манифесты, конференции и симпозиумы – самый распространенный способ для чтения проповедей относительно узкому кругу уже обращенных в веру людей. Все эти формы воззваний не доходят, как правило, до широкой общественности. В свое время обширные возможности общения с широкой аудиторией предоставляли средства массовой информации, однако сейчас они выдают такое огромное количество самых противоречивых сведений, что люди пребывают в постоянном недоумении, как уловить существенное, отбросить второстепенное и, наконец, как на основании всего этого прийти к разумным выводам, и к каким именно.