– Возможно, время сделало вас слабыми тенями, Солдат Тьмы. Вы шли так долго и зашли так далеко, что совершенно сбились со своего Пути. И последователи князя-воина Могабы ничуть не ближе к истинному направлению.

Я никогда не умел как следует скрывать мысли. Кы Дам и его женщина снова заметили мое замешательство.

– Но я не один из вас, знаменосец. Мое знание также блуждает вдали от истины. Быть может, в наши дни вовсе нет настоящей истины, ибо не осталось тех, кому она ведома.

О чем он толкует, черт бы его побрал?

– Дорога твоя, знаменосец, была долгой и завела тебя далеко. И все же ты еще можешь вернуться домой. – Его лицо вмиг помрачнело. – Хоть и не желаешь возвращаться. Где твое знамя, знаменосец?

– Не знаю. Оно исчезло в великой битве – там, на равнине. Я решил облачиться в доспехи моего Капитана, надеясь внушить войскам, что он жив, и повести их в атаку, но…

Старик поднял руку:

– Думаю, в эту ночь оно может находиться очень близко.

Терпеть не могу тумана, который так любят напускать старики и ведуны. Уверен, они это делают лишь для того, чтобы почувствовать себя властителями умов. К черту пропавшее знамя, сейчас не до него.

– Вождь наров, – сказал я, – желает стать Капитаном Черного Отряда. Ему не по нраву то, что делаем мы, пришедшие с севера.

Пауза затянулась, но напрасно я ждал ответа. Старик молча смотрел на меня.

– Могаба, – продолжал я, – безупречен как воин, но как командиру ему многого недостает.

Тут Кы Дам доказал, что, ожидая от такого почтенного старца полной непроницаемости и бесконечного терпения, можно и обмануться.

– Знаменосец, ты пришел предупредить, что он намерен обойтись меньшими затратами, предоставив южанам выполнить грязную работу за него?

– Э-э…

– Один из моих внуков подслушал, как Могаба обсуждал планы на эту ночь со своими помощниками – Очибой, Синдавом, Ранджалпиринди и Чал Гханда Гханом.

– Прости, Глашатай, я не…

– То, о чем ты, повинуясь зову чести, пришел сообщить мне, хотя располагаешь пока одними лишь подозрениями, – много хуже, чем тебе представляется. Преодолев решительный протест своих помощников, Могаба позволил южанам, атаковавшим город по насыпям, проникнуть за стену. Таглиосские легионеры отобьют у них охоту продвигаться в любом направлении, кроме вашего – через наш квартал.

– Так ты уже знаешь? Тебе донесли еще до моего прихода? И есть надежный свидетель?

– Тай Дэй.

Названный поднялся. Это был некрасивый, тощий, малорослый юноша, державший на руках младенца.

– Он плохо говорит по-таглиосски, – сказал Кы Дам, – зато хорошо понимает все. Тай Дэй слышал, как созревал план и как возражали те, кто считает замысел бесчестным. Он присутствовал при переговорах Могабы с человеком, представляющим, по всей видимости, интересы Хозяев Теней.

Вот даже как? Значит, у Могабы с Тенекрутом есть молчаливый уговор о ненападении, и он будет действовать, пока не погибну я и мои люди.

– Это подлая измена, Глашатай.

Кы Дам кивнул:

– Больше того, Каменный Солдат. Ранджалпиринди и Гханда Гхан – доверенные лица Прабриндра Дра. От имени князя они заверили Могабу, что, едва осада будет снята, а ваша банда – уничтожена, князь лично провозгласит его Капитаном Черного Отряда. В уплату за это Могаба оставит Путь вашего прежнего Капитана, дабы сделаться главнокомандующим над армиями Таглиоса. Тогда он будет обладать всей полнотой власти, необходимой для прекращения войны с Тенеземьем.

– Мои уши неплохо потрудились, – чуть улыбнулся Тай Дэй.

– Брат Могаба тоже неплохо потрудился – на ниве предательства.

Понятно, почему возражали Очиба с Синдавом. Измена такого масштаба – за пределами всякого понимания.

Могаба и в самом деле изменился в худшую сторону с тех пор, как оставил Гиэ-Ксле.

– Что он имеет против вашего народа? – спросил я.

– Ничего. В политическом смысле мы не можем для него что-то значить. Мы никогда не участвовали в таглиосских взаимоотношениях. С другой стороны, от нюень бао для него никакой пользы. Он готов потратить нас, как найденную на улице монету. Ему будет только на руку, если по пути к вам южане истребят множество людей, не подчиняющихся ему и поглощающих ресурсы города.

– Когда-то я восхищался этим человеком, Глашатай.

– Люди меняются, знаменосец. Этот изменился сильнее многих других. Он артист, но всю его игру портит одна-единственная подлая цель.

– Что ты имеешь в виду, Глашатай?

– Цель эта – возвышение Могабы. И ее достижению посвящены все его поступки. На собственный алтарь Могаба положит лучшего друга, хотя даже боги вряд ли убедят этого друга в том, что такое возможно. Могаба переменился, как меняется самый прекрасный гранат, когда под его кожуру проникла плесень.

Ну вот, опять заговорил стариковскими иносказаниями.

– Знаменосец! Хоть я и осведомлен о черной угрозе моему народу, ты оказал мне большую честь, в ущерб насущным твоим заботам сочтя нас достойными предостережения. Деяние это – знак благородства и дружбы. Мы не забываем о тех, кто протянул нам руку.

– Благодарю тебя. Твой ответ – истинное наслаждение для меня. – И это была святая правда. – Если из-за козней Могабы вы подвергнетесь нападению…

– Эта беда уже у нас на пороге, Каменный Солдат. Южане умирают в нескольких ярдах отсюда. Едва сделалось очевидным наше заточение в Дежагоре, мы изучили каждую пядь земли, на которой, быть может, нам пришлось бы драться. Это не родные наши болота, однако принципы боя везде одинаковы. К этой ночи мы готовились многие недели. Оставалось лишь выяснить, кто станет нашим противником.

– Э-э…

Бывают ситуации, когда я становлюсь туп, как булыжник.

– Пора тебе вернуться к тем, кто нуждается в твоем руководстве. Ступай и будь уверен, что располагаешь дружбой нюень бао.

– Великая честь.

– Либо проклятие, – усмехнулся старик.

– Значит, твои люди будут говорить с моими?

– Может, чуть охотнее, чем раньше. – Он снова улыбнулся; улыбалась и его жена. Вот же старый шут! Это все равно что для другого хохот во все горло. – Тай Дэй! Ступай с этим человеком. Ты можешь говорить, если заговорят с тобой, но – лишь от моего имени. Костяной Воин, это мой внук. Он поймет тебя. Пошли его ко мне, если сочтешь необходимым передать весть. Но не будь легкомыслен.

– Понимаю.

Я хотел было встать – и смутился: ноги не желали разгибаться. Кто-то из детей засмеялся. Я осмелился взглянуть на прекрасную, словно мечта, женщину, и от Кы Дама, конечно же, это не ускользнуло. На ее коленях спал младенец. Еще один, младше первого, дремал под ее левой рукой. Сама она не спала, смотрела. Похоже, была очень утомлена, напугана, сбита с толку – и в то же время исполнена решимости.