Молодые люди получали право вступать в брак с пятнадцати лет, а девушки — с двенадцати-тринадцати, и в этом был свой резон, ибо до этих лет молодые люди в основном сохраняли свою невинность, чего нельзя было сказать о них в более старшем возрасте. Впрочем, любителей малолетних красавиц также вполне хватало; пресыщенные развратники не гнушались и гомосексуальными связями. Гомосексуальная любовь, равно как и «содомский грех», была запрещена законом, но на эротические шалости знатных аристократов повсеместно смотрели сквозь пальцы. Поклонники однополой любви обычно собирались в садах Пале-Рояля, там с ними договаривались о месте встречи и цене, а самые нетерпеливые пользовались их услугами тут же за кустом. Брак был более денежной сделкой, нежели сердечным влечением. Знатные, но разорившиеся аристократы не гнушались породниться с богатой буржуазией, рвавшейся к титулам и гербам. Младенцев с первых же дней отдавали кормилицам, затем гувернанткам и воспитателям. Проблемы отцов и детей не существовало, ибо не существовало самих родственных отношений.

Двор являл собой государство в государстве. Королевскую семью обслуживало более десяти тысяч человек. Это были слуги и свита: компаньонки, гувернантки, постельничие. Любая должность при особе монарха считалась почетной: смотритель королевской уборной носил герцогский титул. Короли окружали себя всевозможными магами и колдунами. Кардинал де Берни[30] регулярно посещал гадалку Бонтам, желая знать, что уготовано ему судьбой. Однажды он взял к ней с собой Казанову. Знаменитый Сен-Жермен был обязан своим состоянием Людовику XV. Гадалка Лебон, предсказавшая малышке Пуассон, что та будет «не то чтобы королевой, но почти королевой», всю жизнь получала от нее пенсию. Жанна-Антуанетта Пуассон стала больше чем королевой, она стала маркизой де Помпадур, королевской любовницей, опекуншей, устроительницей развлечений и даже советником по вопросам политики. Когда в 1756 году Людовик XV по ее совету порвал с Пруссией и заключил союз с Австрией, маркиза получила прозвище «министра без портфеля». Бурная страсть короля прошла, но маркиза благодаря своим поистине выдающимся талантам сумела удержаться в фаворитках. Она покровительствовала литераторам и философам: помогала Монтескье и Руссо, распахнула двери Академии перед Дюкло[31], протежировала Дидро, д’Аламберу и Тюрго[32], благодаря ей ко двору был представлен Вольтер. Узнав, что старик Кребийон[33] в нужде и буквально умирает с голоду, она назначила ему пенсию, нашла жилище и за королевский счет издала все его пьесы.

Двор был средоточием элегантности и роскоши, придворные состязались пышностью костюмов, лучшие мастера изготавливали дворцовую мебель, лучшие ювелиры поставляли драгоценности. На каждую придворную вакансию приходилось не менее сотни претендентов, каждый хотел обратить на себя взор короля и принцев, поэтому борьба шла даже за место в театре или церкви, с которого искателя фортуны мог бы заметить король. Ни при одном дворе, за исключением, возможно, испанского, не было столь строго и дотошно разработанного этикета. Сам король, спасаясь от скуки, кочевал между Версалем и Фонтенбло, везде устраивая пышные празднества, балы, спектакли и охоту. Ни Людовик XV, ни сменивший его Людовик XVI не были созданы для управления государством, оба монарха женскими руками (Людовик XV — руками любовниц, Людовик XVI — королевы Марии-Антуанетты) проматывали бюджет, подводя страну к катастрофе. Только Людовик XV, волею случая получивший прозвище «Любимый», успел умереть в своей постели, тогда как Людовик XVI сложил голову на гильотине в 1793 году.

Прибыв в Париж, Казанова поселился на квартире у мадам Кенсон. Эту квартиру заранее сняла для него мать Антонио Балетти, знаменитая актриса парижского Итальянского театра Сильвия. Сильвия взяла соотечественника под свою опеку и часто приглашала его к себе на ужины и небольшие приемы, дабы он мог обзавестись полезными знакомствами. Она же представила его известному драматургу Кребийону, который, проговорив с гостем два часа, в конце беседы предложил ему брать у него уроки французского языка без всякой платы. Казанова очаровал восьмидесятилетнего драматурга своими рассказами и пылким стремлением изучить «и добрые, и дурные черты французской нации», чего, по мнению Кребийона, нельзя было сделать без отличного владения французским. Целый год Казанова три раза в неделю ходил заниматься к Кребийону в его уединенное жилище, где всем заправляла экономка и ее двадцать кошек, немало развлекавших ученого старца. Успехи итальянца в постижении тонкостей французского языка были бесспорны, хотя, по его собственному признанию, он так и не сумел избавиться от итальянских оборотов в своей речи.

Казанова приехал с намерением ознакомиться с парижскими нравами, а посему внимание его привлекали не архитектурные шедевры французской столицы, а сценки уличной жизни, которые он красочно описывал в своих «Мемуарах». Так, завидев толпу возле здания с циферблатом солнечных часов на фронтоне, путешественник поинтересовался, что надобно этим людям, и получив ответ, что все они сверяют свои механические часы с часами солнечными, очень удивился: ведь в Париже солнечных часов великое множество, и повсюду они показывают одно и то же время. «Вы правы, но знамениты лишь часы Пале-Рояля», — прозвучал ответ собеседника. Привлекло любознательного венецианца и скопление хорошо одетого народа возле табачной лавочки, на вывеске которой была изображена грациозная виверра.

— Неужели на весь Париж — всего одна табачная лавочка? — спросил он. — Или, быть может, табак там необычайно хорош?

— Табак там хуже, чем в иных местах, — был ответ, — просто герцогиня Шартрская ввела его в моду, и теперь все только его и хотят. Желая порадеть владелице лавочки, герцогиня несколько раз наполняла у нее свою табакерку, громко заявляя, что тут продают лучший в Париже товар. Досужие сплетники быстро разнесли ее слова, и теперь все хотят покупать табак только в этой лавочке.

Подобный случай вышел и с кабатчиком из Нейи. По дороге на охоту королю захотелось сладкой настойки и он, остановившись у кабака, приказал подать ему стакан. К счастью, у хозяина отыскалась нужная бутылочка, монарх выпил и похвалил настойку. На следующий день все знали, что самая лучшая сладкая настойка продается в Нейи: ведь так сказал сам король! Кабатчик мгновенно разбогател. «Французский король — самый могущественный монарх в Европе, ибо он извлекает богатство из тщеславия своих подданных, а они куда доходнее золотых россыпей», — заметил Монтескье, и Казанова вполне мог подписаться под его словами. Сам же он пришел к заключению, что парижане — люди славные, но весьма легкомысленные, всегда готовые сотворить себе кумира.