за ним следом вдоль осененной кровавым неоном улицы Города мертвых.

Внезапно у синдрома обнаружился побочный эффект: Камагуэй почуял беду. Желтые предупреждающие треугольники приказывали объехать кратер посреди дороги – там рухнула секция недостроенного метро, – и возле одного из множества темных входов, похожих на язвы на фасаде гниющего аркосанти, его накрыло. Беда пахла красным, словно красная ягода или кровь.

Неприятности выглядели как трое людей – один мужчина, две женщины, – прижавшие четвертого к стальным рольставням магазинчика, изрисованным названиями соперничающих футбольных команд. Более высокая из нападающих схватила жертву за волосы – это тоже была женщина, как понял Камагуэй, когда ее лицо оказалось на свету, – ударила о витрину и сбила с ног. Струйки крови бежали из уголков рта жертвы, но лицо было пустым и отрешенным, словно она не чувствовала боли. Она не попыталась защититься, когда вторая женщина, выкрикивая нечленораздельные ругательства по-английски, вонзила острый каблук ей в грудь.

В тот момент Камагуэй понял, что жертва мертвая.

– Что, черт возьми, происходит?

Стоило кому-то лишь свистнуть, и из заброшенной тьмы многоквартирных домов выскочила бы тысяча бандитов с ножами, чтобы порезать на лоскутки глупого rico[81], который полез не в свое дело. Водился за Камагуэем такой грех. Он не умел закрывать глаза на происходящее. Что ж, если случится драка, то почти наверняка в последний раз.

Все уставились на него. Он уже видел такую сцену – с черными силуэтами в свете фар – на плоском экране какого-то старого телевизора. Даже сейчас она казалась мелодраматичной и нелепой.

– Не лезь не в свое дело. Мы уже вызвали сегуридадос.

– Ради всего святого! – воскликнула мертвая женщина. – Они убьют меня!

Мужчина ударил ее ногой в живот. Присев на корточки, сунул в лицо оттопыренный средний палец, как будто фаллический жест был более грозным, чем ботинок.

– Слышь, ты, заткнулась на хрен. Лежи и не выпендривайся.

Прибыли сегуридадос. Настоящие ублюдки. Таких не перепутаешь с полицейскими, которые все еще курсировали в небе, высматривая фары Камагуэя. Те олицетворяли закон. Эти – силу. Как и патрульные, они выходили на дежурство отрядами по десять человек, вооруженные до зубов и в броне. Но стреляли без предупреждения. Щелчки предохранителей заглушили прочие звуки: шорох велосипедных шин, урчание мопедов, голоса. Когда правоохранители выходят на сцену, все смотрят только на них.

– Ну?

Высокая женщина, которая, похоже, командовала охотой на ведьм, подняла руку жертвы на свет и заставила ее раскрыть ладонь. Знак смерти казался выплавленным из обсидиана.

– Она нарушает комендантский час.

– У меня контракт, мать вашу! – крикнула мертвячка.

– Эта сука браконьерствует на нашей территории, – заявил мужчина. При свете фар уличных багги сегуридадос Камагуэй увидел под его сетчатой рубашкой швы вдоль мышц. Только что от хирурга.

– Пусть встанет, – скомандовал главный в отряде.

Мертвая проститутка поднялась на ноги, но не раньше, чем вторая женщина без всякой на то причины дернула ее за волосы.

– А ну хватит, – буркнул полицейский, давая понять, что не видит разницы между живыми и мертвыми проститутками, а также прочими обитателями Exposiçion. – Покажи персоналку.

– Нету. – Взмах кистью, демонстрация пустоты на запястье. – Гребаное мясо тырит все, что гвоздями не прибито.

– Ты хлеборезку-то не разевай.

– Врет! – взвыла высокая женщина. – Разве не видно, у нее никогда и не было персоналки. У нее ни клиента, ни контракта, ни пропуска на время комендантского часа – ничего. Она просто вперлась на наш участок!

Снова этот запах красного жара, кровавой ягоды, горячего камня. И еще: пот, слюна. Секс. Они хотят увидеть, как она превратится в шлак, в пятно катастрофически поврежденных текторов. Прямо у них на глазах. Зрелище в самый раз для прайм-тайм.

Не бойся. Они не могут тебе навредить.

– Она со мной. – Он увидел свое искаженное отражение на шлеме полицейского, когда подошел и встал рядом с мертвой проституткой. – Я ее нанял.

– А ты кто такой?

Алый проблеск plástico.

– Спасибо, сеньор. А у вас есть сведения относительно… э-э… второй стороны контракта?

– Нуит, – прошептала мертвая женщина, наклонившись к микрофону персоналки на его запястье. Устройство заговорщически подмигнуло и передало имя прогам-юрисконсультам, а через них – фирмам в Ванкувере и Фримантле. Контракт возник благодаря зашифрованному общению, пока мертвая проститутка – Нуит – пыталась с помощью вранья избежать Настоящей смерти от теслерной очереди. Он был оформлен и подписан за те три с половиной секунды, которые потребовались Камагуэю, чтобы отстегнуть приборчик и вручить полицейскому.

– Пять тысяч?.. Не многовато ли, сеньор?

– Есть такая штука, teniente[82], – называется «рыночная экономика».

Сжатые губы лейтенанта – рот был единственной выразительной частью лица, видимой под шлемом, – продемонстрировали, что еще сильнее, чем favelados[83] и проституток, он презирает тех, кто пользуется услугами мертвых шлюх.

– Можете идти.

А как же «сеньор»?

– Персоналку отдайте.

Полицейский протянул штуковину с таким видом, будто она была заразная. Возможно, так все и обстояло на самом деле.

Камагуэй взял Нуит за руку. Теплая – он уже знал, что у мертвых теплые руки.

– Молчи. Садись в машину.

– Поняла, не тупая.

Они моментально угодили под шквал снарядов: пивные банки, камни, отвалившиеся от аркосанти куски, уличный мусор. Почувствовав опасность, автомобиль развернул изогнутую крышу из прозрачного серебристого тектопластика и активировал внешнюю видеосвязь. Сиденья опустились; Нуит одернула подол сетчатого платья, почувствовав, как обивка подстраивается под тело.

– Ого, приятель, да это же настоящий бэтмобиль.

Она вытерла запекшуюся кровь с лица и рук влажной салфеткой из бардачка. Раны, отметил Камагуэй, заживали со сверхъестественной скоростью: ссадины и ушибы на темной коже исчезали на глазах.

– Почему ты это сделал?

– Жизнь полна сюрпризов, дорогая.

– Ты не должен был так поступать.

– Да ладно.

– У меня не было контракта. Я занималась браконьерством. Меня прижучили по заслугам. Mea culpa, mea maxima culpa.[84]

– Знаю.

– Слушай, а мы не могли бы перестать корчить из себя героев фильма-нуар и упражняться в унылом сарказме? Давай как разумные существа обменяемся фразами длиннее десяти слогов.

– Камагуэй.

– Камагуэй. Смахивает на название какой-нибудь старой базы морской пехоты США на Кубе. – Заметив недоумение Камагуэя, проститутка объяснила: – В моей голове антикварная инфа разложена по полочкам, как продукты на полках в супермаркете. Некоторых эта особенность сводит с ума. Нуит; ты уже в курсе. Впрочем, называй меня «галлоглас»; где-то внутри этого тела есть кельтские хромосомы, или они там были, прежде чем Адам Теслер их расхреначил до неузнаваемости, а клановая родня почуяла приближение Сдвига и срулила аж в Медисин-Хат. Имей в виду, в ту пору я была другого цвета, но такая шкура мне нравится больше. Лучше сливается с фоном.

Камагуэй отключил поляризацию на окнах. В какой-то момент