— Я могу. — Игорь рефлекторно схватил рукоять шпаги.

— Но если дальше пойдешь, — предупредил его проводник, — без паспорта никуда. Нужно обязательно, чтобы было лицо на картинке, и чтобы на твое лицо было похоже.

— Как же ты тогда… — Игорь поперхнулся, сбился, но все же закончил: — Как же ты тогда без лица живешь?

— У меня есть свое лицо, — создание перешло на недоброе шипение, — но я ношу поверх него то, которого люди не испугаются. Люди убивают непохожих быстрее, чем те успевают объяснить, что не собирались воевать. Люди так делают.

— Извини, я…

— Здесь есть места, где делают поддельные документы, — проводник перескочил на другую тему. — Но в Ганзу с таким нельзя.

— А с оружием разве тут можно ходить? У нас вот…

— Можно. Необходимо. Здесь закон туннелей. Стреляй первым, иначе умрешь. Заряди свое оружие. Патроны — деньги.

— Знаю, — кивнул Игорь. — У нас тоже так.

Патроны ценились и у них в Первомайской республике. Только хождение их было категорически запрещено, как и «нелегальное обращение холодного и огнестрельного оружия». Но черный рынок такие запреты никогда не смущали: патроны продавались и обменивались на самые разные товары. В том числе и на патроны другого калибра и к другим видам оружия.

— Я выполнил свою работу, — проводник нацелился на Князева вертикальными зрачками, — заплати мне.

— Я думал, ты по дружбе, — кисло улыбнулся Игорь.

— У меня с людьми дружбы быть не может, — равнодушно произнесло существо. — Только сделки.

— Сколько?

— Сорок.

Торговаться Игорь не стал. Надо уметь быть благодарным. В конце концов, для его проводника было бы куда проще проткнуть обессиленному солдату горло там, на Партизанской, и обобрать тело. Были у него какие-то свои принципы. И если перед Князевым стоял не человек, то и не зверь, точно. Желтые глаза горели ровным огнем. Розовая кукольная маска улыбалась приторно. Черт знает, что у него на уме. Странно, конечно, но это невозможное создание было для него сейчас самым близким существом. Лариска и Антон, казалось, остались в каком-то другом мире. Да так оно, в общем, и было.

— Спасибо. — Игорь протянул проводнику руку. — Спасибо за помощь.

— Знаешь, — произнес вдруг Охотник, — некоторое время назад тут проводили человека… Чем-то похожего на тебя.

— Куда его вели? — вскинулся Игорь.

— На Черкизон. — Охотник сделал шаг назад и растворился в толчее.

* * *

Сказать, что Черкизон ошеломил непривычного к таким местам паренька, значило не сказать ничего. Черкизон просто убил его. Растоптал. По меньшей мере, три чувства из пяти сразу же были травмированы: слух, зрение и обоняние. Осязанию и вкусу пока повезло, по чувствовалось — временно…

Черкизон не был станцией метро. Он ютился в безбрежных подземельях, многоуровневых катакомбах, вырытых когда-то под раскинувшимся на Поверхности гигантским рынком. Рынок тот, судя по легендам и мифам, пытались победить и убрать еще до Катастрофы, но после Конца Света он восстал из мертвых, зашевелился и зажил новой жизнью — уже закопанный под землю. Здешние улицы состояли из составленных вместе огромных железных ящиков-домов, которые тут все называли «контейнерами». Со станциями метро Черкизон вроде бы соединялся тайными ходами, но известно о них было лишь немногим посвященным.

Черкизон был поразительным местом.

Столько народа в одном месте он не видел никогда в жизни. Сотни людей стояли, разглядывая товары, выставленные на прилавках, прогуливались, спешили куда-то… Но больше всего потрясала сама торговая улица — узкий проход, стиснутый с двух сторон громоздящимися один на другой магазинчиками, лавками, киосками. Задрав голову, Игорь насчитал пять ярусов, верхний из которых терялся в сгущающейся вверху дымке. Респектабельнее всех были те, что располагались на первых двух «этажах»: там был хотя бы намек на надежность, устойчивость.

Начиная с третьего, лавки держались уже, что говорится, на честном слове: опасно нависали над улицей, грозя рухнуть на головы прохожим, но и они еще не были венцом ненадежности. Палатки на пятом уровне заметно покачивались, если сидящие в них продавцы делали хотя бы движение. Да и материал, из которого они были сооружены, оставлял желать лучшего — жесть, фанера, даже картон с выцветшими надписями на непонятном языке. Да что там картон! Некоторые были палатками в прямом смысле этого слова — кусками ткани, натянутыми на хлипкий каркас.

Но покупателей все это мало смущало: масса народу толпилась не только на земле, но и на опоясывающих ларьки шатких помостах, прогибающихся под их тяжестью, шатающихся, но, тем не менее, выдерживающих солидный груз.

«Вот уж точно не полез бы туда…» — Князев засмотрелся на женщин, балансирующих, держась за хлипкие поручни, на огромной высоте и яростно спорящих с не видимым снизу продавцом.

Тут же, рядом с развалами всяческого барахла, развешанной на шестах одеждой и коврами, пирамидами посуды и всякого скобяного товара, курились мангалы, на которых исходило ароматным дымком жареное мясо, сидели, притулившись на табуретах, ящиках, а то и просто на земле люди, закусывающие чем бог послал.

Запахи съестного заставили путешественника сглотнуть слюну: за все время пути он отважился съесть лишь чуть-чуть сушеных фруктов из запасов Охотника.

«Сперва дело. — Он решительно отвернулся от шашлыка, который, улыбаясь лоснящимся от жира ртом, протягивал ему на шампуре мордатый повар. — Хожу тут безоружным… А останется что — и поем, и все такое…»

Да и далеко не все было так уж аппетитно: возле одной из закусочных, в огромном грязном аквариуме, за мутным исцарапанным стеклом сновали и карабкались друг на друга, сражаясь за жизненное пространство, жирные крысы. Повинуясь указующим жестам заказчиков, повар ловко выхватывал из пищащего клубка сачком на длинном черенке приглянувшуюся тем животинку и… Парень не считал себя особенно чувствительным, но смотреть на такое зверство было выше его сил. Он решил, что близ этой живодерни есть ничего не станет.

— Покупай, служивый! Задешево отдам! Век будет носиться и не сносится! — тут же вцепился Игорю в рукав какой-то тощий мужичонка в дикой раскраски балахоне — красно-зеленом.

Хорошо еще, что было его одеяние неимоверно грязным, и это чуть-чуть сглаживало пестроту, от которой рябило в глазах.

— Моя покупай, началник! — отпихивал коричневыми сухими ладошками «разноцветного» тощий смуглокожий брюнет. — У него товар плох! Мой хорош!

Оба тыкали чуть ли не в лицо Игорю одинаковыми, на первый взгляд, свертками какого-то тряпья. А со всех сторон на свежего покупателя уже сбегались новые и новые торговцы.

— Да не нужны мне ваши тряпки! — стряхнул, наконец, липкие руки торгашей старшина. — Где тут ствол можно купить?

— Правильно, — услышал он за спиной. — Нечего тут, среди этого отребья, делать молодому господину.