Слабосильные хозяйства подняться не могли в принципе. Но и деваться от земли крестьянину было некуда: Россия не имела ни заморских колоний, ни мощной промышленности, требующей рабочих рук. Со временем положение только ухудшалось: с ростом населения на человека приходилось все меньше земли, да и сама земля истощалась, голод был все более частым гостем в крестьянских избах. Аграрный сектор агонизировал, народ вырождался. Перед Первой мировой войной половину рекрутов признавали негодными к военной службе. И даже из тех, кто остался, сорок процентов впервые в жизни ели мясо, попав в армию. Про хлеб проверяющие не спрашивали, но если копнуть, наверняка выяснилось бы, что и чистый, без примесей хлеб они тоже ели впервые.

К началу нового века терпению народному стал приходить конец. Крестьянские волнения начались еще в 1902 году. В 1904‑м они ненадолго стихли, чтобы после Кровавого воскресенья вспыхнуть с новой силой, пока что в виде разграбления имений. Причем странные это были грабежи. Начались они в ночь на 14 февраля в Дмитровском уезде Курской губернии, уже в ближайшие дни пострадали еще 16 имений в округе, а там пошло…

Британский историк Теодор Шанин68 пишет:

«Описания тех событий очень похожи одно на другое. Массы крестьян с сотнями запряженных телег собирались по сигналу зажженного костра или по церковному набату. Затем они двигались к складам имений, сбивали замки и уносили зерно и сено. Землевладельцев не трогали. Иногда крестьяне даже предупреждали их о точной дате, когда они собирались „разобрать“ поместье. Только в нескольких случаях имел место поджог и одному-единственному полицейскому были, как сообщают, нанесены телесные повреждения, когда он собирался произвести арест. Унесенное зерно часто делилось между крестьянскими хозяйствами в соответствии с числом едоков в семьях и по заранее составленному списку. В одной из участвующих в „разборке“ деревень местному слепому нищему была предоставлена телега и лошадь для вывоза его доли „разобранного“ зерна. Все отчеты подчеркивали чувство правоты, с которым обычно действовали крестьяне, что выразилось также в строгом соблюдении установленных ими же самими правил, например, они не брали вещей, которые считали личной собственностью…

Другие формы крестьянского бунта распространились к тому времени на большей части территории. Массовые „порубки“ начались уже в конце 1904 года. Так же как и „разборки“, „порубки“ обычно происходили в виде коллективных акций с использованием телег. В ходе „порубок“ крестьяне стремились обходиться без насилия. Тем не менее, когда в одном случае крестьянин был схвачен полицией на месте преступления и избит, его соседи в ответ полностью разрушили пять соседних поместий, ломая мебель, поджигая здания и забивая скот…

В течение первых месяцев 1905 года крестьянские действия в значительной степени были прямым и стихийным ответом на нужду и отчаянный недостаток продовольствия, корма и леса во многих крестьянских общинах. Все эти действия были хорошо организованы на местах и обходились без кровопролития…

…Массовые разрушения поместий не были к тому времени ни „бездумным бунтом“, ни актом вандализма. По всей территории, охваченной жакерией, крестьяне заявляли, что их цель – навсегда „выкурить“ помещиков и сделать так, чтобы дворянские земли были оставлены крестьянам для владения и обработки».

Однако по-настоящему крестьянские волнения вспыхнули осенью 1905 года. Е. Прудникова пишет: «„Манифест 17 октября“ либералы из верхушки общества выдавливали из правительства для себя. У них и в мыслях не было, что еще кто-то, кроме них, захочет воспользоваться его плодами. Однако, едва узнав о даровании „свобод“, крестьяне тут же горячо откликнулись на события. Вот только свободы они понимали иначе.

…Уже 17 октября 1905 года в Марковской волости Дмитровского уезда Московской губернии на сходе тамошнего сельского общества крестьяне попросили местного агронома выступить с рассказом о манифесте. Аудитория сообщение выслушала и разошлась по домам – думать.

Через две недели, переварив новости, крестьяне собрали второй сход, уже гораздо более представительный. На него сошлись жители нескольких деревень. Сход принял своеобразную „синтетическую“ резолюцию, в которой смешались требования крестьянские и политические: демократические свободы, всеобщее образование, наделение землей безземельных крестьян и амнистия политзаключенным. Более того: сход постановил властям не подчиняться, податей не платить и рекрутов не давать до тех пор, пока эти требования не будут выполнены (из чего можно предположить, что агроном, вероятно, был „с народническим уклоном“).

Но все это оказалось только началом. Тут же, на этом сходе, было провозглашено „государство в государстве“ – Марковская республика, президентом коей избрали сельского старосту Бурышкина. В ноябре программу дополнили требованиями отмены самодержавия и созыва Учредительного собрания…

Республика просуществовала до июля 1906 года. Все это время ею де-факто управлял местный комитет Крестьянского союза, состоявший из пяти человек. Первое и главное, что они делали – строго контролировали арендные платежи, поскольку плата за аренду земли в малоземельной Московской губернии была очень высока. Летом 1906 года полиция вошла на территорию „республики“, староста-президент был арестован. Крестьянские органы власти мгновенно исчезли, испарились, словно бы их и не было. Община – осталась»69.

Это лишь один пример – а их множество. Крестьяне были гораздо более организованы, чем рабочие. Вся их жизнь подчинялась требованиям общины. Существовал и почти не оставивший по себе документов Всероссийский крестьянский союз. Делали «крестьянские власти» примерно одно и то же: конфисковывали помещичьи запасы и инвентарь, в ряде случаев и землю. По их понятиям, земля являлась общенародным достоянием. Мог ли с этим смириться стоявший во главе государства крупнейший помещик Российской империи?

Для справки: в 1905 году в Российской империи было 408 млн десятин пахотной и обрабатываемой земли. Из них казенных – 138 млн, удельных – 7,8 млн, церковных и монастырских – 2,5 млн. Удельные земли – это земля, принадлежащая членам императорской фамилии70. Крестьянское хозяйство же в среднем имело 4–5 десятин.

«В собственности Николая II находилось 7 миллионов десятин земли, что делало его самым крупным помещиком в империи. Вот что писала ему вдова Александра III – императрица Мария Федоровна (Мария София Фредерика Дагмара Глюксбург) Романова:

«Теперь я хочу тебе поговорить об одном вопросе, который меня очень мучает и беспокоит. Это насчет кабинетных и удельных земель, которые эти свиньи хотят отобрать по программам разных партий…

Нужно, чтобы все знали уже теперь, что до этого никто не смеет даже думать коснуться, так как это личные и частные права императора и его семьи. Было бы величайшей и непоправимой исторической ошибкой уступить здесь хоть на копейку, это вопрос принципа, все будущее от этого зависит. Невежество публики в этом вопросе так велико, что никто не знает начала и происхождение этих земель и капиталов, которые составляют частное достояние императора и не могут быть тронуты, ни даже стать предметом обсуждения: это никого не касается, но нужно, чтобы все были в этом убеждены»71.