Стачки и мятежные сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение. Вы сами по совести понимаете, что следует быть справедливыми и к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности. Но мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах – преступно. В попечениях Моих о рабочих людях озабочусь, чтобы все возможное к улучшению быта их было сделано, и чтобы обеспечить им впредь законные пути для выяснения назревших их нужд.

Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их Мне, а потому прощаю им вину их. Теперь возвращайтесь к мирному труду вашему, благословясь, принимайтесь за дело вместе с вашими товарищами, и да будет Бог вам в помощь»64.

Напоминаем: это был не бунт, не мятеж, а мирная демонстрация для подачи челобитной. Естественно было бы ждать от главы государства если не извинений, то хотя бы сожаления о погибших. Но не снисходительного объяснения доведенным до крайности рабам, в чем они перед ним виноваты. «Приглашая вас идти подавать Мне прошение о нуждах ваших, они поднимали вас на бунт против Меня и Моего правительства».

Это и есть социальный расизм – на практике, без теорий.

Рабочие урок усвоили и выводы сделали. Грохнуло так, что монархия едва уцелела. Царю пришлось-таки реализовать «бессмысленные мечтания» и создать «народное представительство». Правда, рабочим толку от Думы не было никакого: в ней сидели все те же хозяева. Продолжались и расстрелы: почему нет, если царь показал делом и сказал словами: можно. «Стачки и мятежные сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе». Если уж попытка подать прошение – беспорядок, достойный расстрела, стало быть, сам факт, что рабочие собрались вместе, есть преступление, на которое правительство вправе отвечать пулями. Что оно и делало.

Уже после революции 1905–1907 годов и учреждения Государственной Думы последовал Ленский расстрел 4 апреля 1912 года (270 убитых), и уже во время Первой мировой войны 11 августа 1915 года произошел расстрел рабочих в Иваново-Вознесенске (30 убитых).

Стоит ли удивляться, что в феврале 1917 года рабочие толпы с радостью приветствовали отречение?

…Из письма императрицы сестре, принцессе Виктории Баттенбергской: «Не верь тем ужасам, о которых пишут в газетах. От их рассказов волосы встают дыбом, все это бесстыдная ложь. Да, увы, войскам пришлось стрелять. Толпе неоднократно было приказано разойтись и сказано, что Ники нет в столице (поскольку зимой мы живем в Царском Селе) и что войска будут вынуждены стрелять, но толпа не захотела повиноваться, и пролилась кровь. Всего убито 92 человека и 200–300 человек ранено. Петербург – порочный город, в нем ничего русского. Русский народ искренне предан своему монарху, а революционеры, прикрываясь его именем, настраивают крестьян против помещиков и т. д., каким образом, не знаю»65.

Да и откуда бы знать, видя лишь прополотые обочины и нарядных поселян?

Во время правления Николая II около 80 % населения Российской империи составляли крестьяне, которых революционерам приходилось «настраивать» против помещиков. Еще бы: ведь причин у крестьян для недовольства не было! Какие могут быть причины у людей, родителей которых помещики продавали и покупали, как скот, и вообще делали с ними что хотели?

В 1861 году крестьяне были освобождены от крепостной зависимости (фактически – от рабства), при этом их заставили заплатить помещикам за полученную землю. Платить по завышенным ценам, в кредит на 49 лет, из грабительских 6 % годовых. Выплаты были милостиво отменены лишь в 1907 году, когда до окончания срока оставалось три года.

Как же жили эти 4/5 народа? А вот как.

По разным данным, в стране в то время было от 15 до 20 млн крестьянских хозяйств. Из них около 75 % относились к бедняцким: надел менее 5 десятин, не более одной лошади и одной коровы. Абсолютное большинство не могло прокормить себя с земли и, зарабатывая где и чем придется, покупали хлеб. Или же побирались, а когда «кусочков» не хватало, умирали с голоду. Каждый год, вне зависимости от урожая.

«Крестьянское хозяйство на протяжении всего предреволюционного периода оставалось крайне примитивным. Доля хозяйств, не имевшая даже такого „чуда техники“, как обычный плуг, в 1917 году составляла 52 %. Главными орудиями труда крестьянина были соха, деревянная борона, серп, коса, цеп. Использование сельскохозяйственных машин в крестьянском хозяйстве было минимальным. Средний показатель по Европейской России впечатляет: 1 сеялка приходилась на 67 хозяйств, 1 жатка – на 25,1, молотилка – на 32»66.

Впрочем, о состоянии сельского хозяйства мы уже писали. Что же касается того, как жил русский мужик, можно почитать изданный в 1901 году доклад Общества русских врачей, Общества детских врачей в Петербурге и Статистического отделения Русского общества охранения народного здравия под названием «Смертность в России и борьба с нею». После констатации того, что в этой области в России дело обстоит неблагополучно, и особенно велика детская смертность, авторы перешли к причинам такого положения вещей. Причины, впрочем, лежали на поверхности. Напомним:

«…По данным д-ра Грязнова, вся пища крестьян состоит из ржаного и редко ячменного хлеба, картофеля и черной капусты, причем хлеба в день приходится 2,8–3,5 фунта на взрослого человека. Мяса приходится на человека (включая детей) в год 14–16 фунтов.

По вычислениям же д-ра Почтарева, каждый работник в исследованном им Духовщинском уезде сверх уродившегося хлеба только для одного прокормления должен заработать на стороне 17 руб. 26 коп., не говоря о том, что еще сверх того должен заработать для уплаты податей 15 руб. 61 коп., в силу чего и приходится, за невозможностью столько заработать, впадать в недоимки, за которые приходится платиться продажей скота. Удивительно ли после этого, что, по данным д-ра Святловского, 35 % хозяйств не имеют ни одной коровы, а в 25 % нет никакой рабочей скотины.

Конечно, после всего сказанного станет понятным, что население, существующее впроголодь, а часто и вовсе голодающее, не может дать крепких детей…»67.

Объективно такое положение вещей программировалось предельной слабостью и отсталостью крестьянских хозяйств, средневековым уровнем средств производства. Но крестьяне считали иначе. Они полагали, что их обделили при реформе 1861 года. И резон у них был. Половину земли безвозмездно оставили помещикам, а крестьян заставили выкупать у них свои наделы. При этом и не подумав компенсировать крестьянам два столетия рабского труда.

«Земля вся нами окуплена потом и кровью в течение нескольких столетий, – писали в мае 1906 года в письме в Государственную Думу крестьяне Волоколамского уезда Московской губернии. – Ее обрабатывали мы в эпоху крепостного права и за работу получали побои и ссылки и тем обогащали помещиков. Если предъявить теперь им иск по 5 коп. на день за человека за все крепостное время, то у них не хватит расплатиться с народом всех земель и лесов, и всего их имущества. Кроме того, в течение сорока лет уплачиваем мы баснословную аренду за землю от 20 до 60 руб. за десятину в лето, благодаря ложному закону 61‑го года, по которому мы получили свободу с малым наделом земли, почему все трудовое крестьянство и осталось разоренным, полуголодным народом, а у тунеядцев помещиков образовались колоссальные богатства». В этом вся суть крестьянских претензий к помещикам, и никакие революционеры здесь не нужны.