В Сингапуре сплетни обо всех более или менее заметных европейцах распространялись в течение пяти-шести часов. Там жило лишь около восьми тысяч европейцев – в основном англичан – и полмиллиона китайцев. Местные старожилы вовсе не одобряли тот факт, что Жозетта крутит роман с юношей, который, по их представлению, был обыкновенным альфонсом. Они были совершенно правы, и я знал это, так как в детстве видел таких же альфонсов в берлинских гостиницах. Честно говоря, не помню, что я чувствовал по этому поводу: испытывал стыд или же происходящее забавляло меня. Но помню, что я носил самые замечательные костюмы и рубашки, сшитые на заказ китайским портным и оплаченные Жозеттой. Как говорят американцы, я выглядел на миллион долларов.

Весь Сингапур знал о том, что происходит, поэтому спустя недолгое время разразился скандал. Меня вызвал директор универмага «Робинзон», который сообщил мне, что ему известно о моем тайном романе и что это может для меня плохо кончиться.

Жозетте также намекнули, что ей следует порвать со мной. Разумеется, ей было гораздо больше терять, чем мне. На кону стояла ее профессиональная карьера и заработки. Если бы клиенты объявили ей бойкот из-за романа со мной, то процветающий бизнес вскоре пошел бы под откос. Будучи разведенной, она и так находилась в весьма двусмысленном положении. Несмотря на возмутительное поведение Китти, ее общественный статус был значительно выше, чем у Жозетты, так как она состояла в законном браке. Как бы то ни было, Китти проявляла гораздо больше благоразумия в любовных делах, чем мы с Жозеттой.

На нашу связь не только косо смотрели, но и недвусмысленно давали понять, что, если она не прекратится, нас подвергнут остракизму. К этому времени наши любовные забавы зашли слишком далеко. Я мог заниматься любовью днем и ночью, как любой парень восемнадцати или девятнадцати лет. У меня имелся кое-какой опыт по этой части еще до Сингапура, и я быстро усваивал то, чего не знал раньше. Жозетта обладала огромным опытом, и скоро в моем сексуальном образовании почти не осталось белых пятен.

Несмотря на угрозы, Жозетта не хотела прекращать наш роман. Видимо, я был слишком хорош в постели. Наш секс не был одухотворен радостью и любовью; он был эротичным, или schwul, по терминологии Шницлера. Любовь в эмоциональном смысле не имела к нему никакого отношения. Мы пристрастились друг к другу, словно наркоманы. Жозетта винила в этом местный климат. Она говорила, что сочетание жары и высокой влажности вместо расслабления пробуждает в человеке низменные инстинкты. В конце концов она решила продолжить наши отношения.

Одна перемена все же произошла: она съехала из отеля Raffles и сняла большой дом в Чаньги, где во время войны находился лагерь для военнопленных. Дом стоял прямо на пляже, перед ним плескалось Китайское море. Кроме нас, в доме постоянно находились повар, шофер и горничная.

Я переправил в дом все свои пожитки, уложенные в дорожные чемоданы. Теперь они были набиты одеждой, которую мне купила Жозетта. У меня не осталось собственного жилья. Вскоре после переезда мы отметили мой девятнадцатый день рождения. Она подарила мне часы из серебра высокой пробы на тяжелой цепочке с надписью «Бебе от Жозетты». С этим подарком мое превращение завершилось, и я стал подлинным альфонсом.

Мне нравился этот дом в Чаньги. Я был там очень счастлив. По соседству находился китайский «дом свиданий», куда мы иногда ходили обедать. К нам приходили гейши – не для секса, а для развлечения. Их услуги стоили очень дешево. Обычно гейша приходила с переносным граммофоном, ставила его на пол, заводила пластинку и танцевала.

У меня снова появилась возможность плавать. Я не тренировался после отъезда из Берлина, но попробовал поплавать на одном из наших загородных пикников. Нырнул в реку, что было настоящей глупостью. Никогда еще я не выпрыгивал из воды так быстро – вокруг меня собрались большие ядовитые водяные змеи. В реке было полно крокодилов. В Сингапуре змеи и крокодилы считались повседневной угрозой. Городские дренажные канавы были очень глубокими, что неудивительно, принимая во внимание тропические ливни. Часто после ливневых дождей крокодилов и кобр выносило из дренажных канав на городские улицы, даже в центре делового района.

В глубинке дела обстояли еще хуже. Мы с Жозеттой часто ходили в шикарный ночной клуб под названием «Кокосовая роща», расположенный за пределами города. Чтобы попасть туда, нужно было проехать через довольно запущенный, но очень красивый парк. Все знали, что нельзя выходить из машины и идти через парк пешком. Никто в здравом уме и не решился бы на такое. Пешеходная прогулка означала почти неминуемую встречу с королевской коброй, чей укус смертелен для человека.

В Чаньги я каждый день плавал в Китайском море. Приходилось проплывать свой обычный километр поутру, так как после полудня вода слишком сильно нагревалась. У меня была маленькая парусная лодка. Однажды отлив застал меня во время прибрежного плавания. Дело было незадолго до полудня, и солнце светило во всю мощь. Стояла невероятная жара. К носу лодки был прикреплен канат; мне пришлось спрыгнуть в воду и тащить лодку к берегу против отлива, увязая в жидком иле. У меня ушло два часа на то, чтобы добраться до пляжа. Плечи и спина горели, как в огне. Спать было очень больно, а кожа пошла волдырями и облезала в течение нескольких недель.

Ни один европеец в Сингапуре не спал обнаженным, несмотря на жару. Ночью все сильно потели, и, если в окно дул ветерок, легко было подхватить простуду, сопровождаемую желудочными коликами и сильнейшим расстройством желудка. Лежа в постели, всегда нужно было прикрываться до пояса. Одежда для сна тоже имела большое значение. Британцы считали, что, если человек стал носить местную одежду – саронг, это начало конца.

Когда я сошел на берег в Сингапуре, меня в первую очередь предупредили, чтобы я не вздумал уподобляться туземцам. Бывший любовник Жозетты, инженер, всегда надевал смокинг перед вечерней трапезой – даже за городом и даже если он ужинал в одиночестве. Это было одним из требований колониальной дисциплины. Иногда это выглядело лицемерно и во многих отношениях нелепо, но помогало англичанам постоянно помнить о том, что они здесь хозяева.

После отъезда из Берлина я надевал пижаму перед сном, но спать с обожженной спиной в пижаме было слишком мучительно. Саронг – простой и красивый предмет одежды, нечто вроде прямой юбки, идеально защищающий поясницу от сквозняков, так что я временно отказался от пижамы и стал носить саронг. Впоследствии это перешло в привычку. Для англичан такой незамысловатый поступок был верным признаком моего грехопадения. Я перестал быть одним из «колониальных хозяев», сложил со своих плеч бремя белого человека и переметнулся на другую сторону.

В Чаньги мы мало слышали о событиях, происходивших в Европе, но после падения Польши все и так было ясно. Столкновения на море продолжались, но в континентальную Европу пришла зима, и развитие событий на время замедлилось. В газете Straits Times, как и во многих других средствах массовой информации, это получило название «странной войны». По своим поездкам в гавань я знал, что корабли, подобные «Графу Россо», привозившие еврейских беженцев, перестали приходить в Сингапур. Стало ясно, что теперь уже почти невозможно эмигрировать из Германии. Через полгода жизни в Чаньги Жозетта решила, что нам пора переезжать в город. Наступила весна 1940 года. Я подозревал, что Жозетте было трудно вести дела, находясь так далеко от города, поэтому она сняла квартиру на четвертом этаже Кэпитол-билдинг – элегантного многоквартирного здания на углу Орчард-роуд. Она по-прежнему держала повара, горничную и шофера. Хотя мы жили на четвертом этаже, под нами не было жилых помещений. Все место внизу занимал кинотеатр «Капитолий», один из самых больших в Сингапуре. Хотя мне было жаль расставаться с ежедневным купанием в Китайском море, возможность часто смотреть фильмы с лихвой искупала это неудобство. Мы оба любили ходить в кино.