– Извиняюсь, но я не мог раздобыть немедленно что-нибудь поменьше, – промолвил Псаматос. – Но он очень удобный.

– Входи! – сказал кит.

– Пока! Входи! – сказала чайка.

– Входи! – сказал Псаматос. – И быстро! Только не вздумай кусаться или царапаться изнутри: Юин может закашляться, и у тебя будут проблемы.

Это было почти так же жутко, как тогда, когда ему велели прыгать в дыру в подвале Человека-на-Луне. Ровер попятился. И тогда Мью и Псаматос впихнули его вовнутрь.

Да-да, они запихнули его безо всяких церемоний, и китовьи челюсти с треском захлопнулись.

Внутри царила поистине непроницаемая тьма и пахло рыбой. Ровер сидел и дрожал. И пока он сидел, не смея даже почесать ухо, он слышал – или думал, что слышит, – как плюхает по воде китовый хвост. И он чувствовал – или думал, что чувствует, – как кит все глубже и глубже погружается, направляясь ко дну Глубокого Синего Моря.

Тем не менее, когда кит остановился и вновь широко разинул пасть (очень довольный, что может наконец-то сделать это, – потому что киты предпочитают плавать с широко раскрытой, наподобие трала, пастью, в которую сама в изрядном количестве заплывает пища; однако Юин был очень внимательным млекопитающим) и Ровер выскользнул наружу, там было глубоко, неизмеримо глубоко, однако совсем не сине. Откуда-то лился зеленоватый свет. Ровер обнаружил, что стоит на тропе из белого песка, извивающейся среди смутно видимого фантастического леса.

– Ступай прямо! Тебе не придется идти долго, – произнес Юин.

Ровер пошел прямо, насколько позволяла тропа, и вскоре увидел перед собой ворота величественного дворца, сделанного, казалось, из розового и белого камня и сиявшего бледным, пронизывающим стены светом. В окнах ослепительно сверкали зеленые и голубые огни. Стены со всех сторон окружали громадные морские деревья, даже еще более высокие, нежели дворцовые купола, которые, мерцая в темной воде, вздымались на необозримую высоту.

Огромные каучуковые стволы деревьев изгибались и колыхались, словно стебли травы, и в тени их бесконечных ветвей гнездились рыбки, наподобие птиц, – золотые, серебряные, красные, синие, фосфоресцентные… Правда, рыбы не пели. Но зато пели русалки во дворце.

Как они пели!

И все морские волшебные существа пели хором, и музыка плыла из окон, а сотни обитателей моря играли на трубах, дудках и морских раковинах.

Из темноты под деревьями ухмылялись, глядя на Ровера, морские гоблины, и он изо всех сил старался побыстрее проскользнуть мимо них: глубоко под водой лапы его стали неповоротливыми и грузными.

Почему он не утонул?

Я не знаю. Хотя предполагаю, что об этом позаботился Псаматос Псаматидес (а он знает о море гораздо – о да, гораздо больше, нежели большинство людей может даже представить себе; и это несмотря на то, что он никогда не погружал в него даже мизинца), пока Ровер и Мью гуляли, а он сидел, остывал и обдумывал новый план.

Как бы там ни было, Ровер не утонул. Но еще прежде чем добраться до входа, он уже почти желал очутиться в любом другом месте – пусть даже в сырых внутренностях кита. Потому что из пурпурных кустов высовывались такие причудливые формы и личины, что он чувствовал себя перед ними совершенно беззащитным.

Но вот наконец он очутился около огромной двери, а вернее, золотой, обрамленной кораллами арки с вделанной в нее дверью из цельной гигантской жемчужины, крепившейся на акульих зубах. Дверным молотком служило громадное кольцо, инкрустированное белыми полипами, выпустившими наружу маленькие красные щупальца. Впрочем, Ровер все равно не мог достать до него да и никоим образом не смог бы его сдвинуть. Поэтому он залаял.

К его удивлению, лай прозвучал довольно громко. Как только он пролаял трижды, музыка во дворце стихла и дверь открылась.

И кто бы, вы думали, открыл ее? Артаксеркс собственной персоной, одетый в нечто бархатное, сливового цвета, и в зеленые шелковые брюки. И у него все еще была во рту большая трубка. Вот только выпускала она не табачный дым, а красивые радужные пузыри. Однако шляпы на нем не было.

– Aгa, – сказал он. – Итак, ты вернулся. Я так и думал, что тебя скоро утомит этот старый Псаматос.

Ох, как же он фыркнул это преувеличенное «П»!

– Он же ни на что не способен! Ну, и зачем же ты пожаловал сюда? У нас тут вечеринка, а ты прервал музыку.

– Пожалуйста, мистер Артарксекс… То есть я имею в виду Артерксакс… – начал было Ровер, очень волнуясь и стараясь быть чрезвычайно вежливым.

– О, неважно, как это произносится! Я не обращаю на это никакого внимания! – произнес волшебник довольно сварливо. – Приступай прямо к объяснению, и покороче: у меня нет времени на пустую болтовню.

Со времени женитьбы на богатой дочери морского царя и назначения на пост Пан-Атлантического и Тихоокеанского Мага (ПАМа{60} для краткости, когда его не было поблизости), он весьма преисполнился чувством собственной значимости (по отношению к посторонним).

– Если ты желаешь видеть меня по какому-нибудь неотложному делу, тебе лучше войти и подождать в зале. Возможно, я выберу момент после окончания танцев.

Он закрыл дверь позади Ровера и удалился. Бедный пес остался один посреди огромного затемненного пространства под тускло освещенным куполом. Всюду виднелись сплошь занавешенные водорослями остроконечные арки. Все они были темными, за исключением одной, сквозь которую лился яркий свет и доносилась громкая музыка. Музыка все звучала и звучала, ни разу не повторяясь и ни на минуту не прерываясь для отдыха, и казалось, будет звучать вечно.

Роверу вскоре ужасно надоело ждать. Он подошел к сияющему дверному проему и заглянул за занавеску. Взгляду его открылась просторная бальная зала, имевшая семь куполов и десять тысяч коралловых колонн, полных теплой искрящейся воды и светящихся магическим образом. Золотоволосые русалки и темноволосые сирены пели и танцевали там свои танцы, сходные с набеганием волн друг на друга, – не танцы на хвосте, но дивные плавательные танцы: вверх-вниз, туда-сюда, в чистой, прозрачной воде.

Никто не заметил, как нос песика просунулся сквозь водоросли в дверь, и, поглазев немного, Ровер вполз внутрь целиком. Пол был сделан из серебристого песка и розовых раковин, широко раскрывших свои створки наподобие крыльев бабочек и взмахивавших ими в легких завихрениях воды, так что пес был вынужден осторожно пробираться среди них, держась поближе к стене.

Внезапно над ним раздался голос:

– Какая прелестная собачка! Это земная собачка – не морская, я уверена. Как она сюда попала, такая крошка?..

Ровер взглянул вверх и увидел красивую морскую леди с большим черным гребнем в золотых волосах, сидящую на уступе невысоко над ним. Ее достойный сожаления хвост свисал, покачиваясь, и она чинила один из зеленых носков Артаксеркса.