— Командир, вы же ПРИСЯГАЛИ.

— Да. И я не вмешивался в ваш с Эллисом поединок.

— А вы и не имели права вмешиваться. Вы не имеете права входить в Круг Равных во время спора, если только вас не пригласят.

Тер Рошах смутился. Или Эйдену показалось? Наконец командир ответил.

— Но я, данной мне властью, легко нарушил бы это правило, если б знал, что от этого будет зависеть спасение жизни. Знай я, что вы тут…

— Бросьте лицемерить, командир. Вы слышали условия. До смертельного исхода. И я и Эллис — мы оба произнесли эти слова.

— На дуэли чести эти слова просто дань традиции.

— Я это понимаю иначе.

— Черт вас дери, Джоанна, вам не следовало убивать Эллиса.

— Это вопрос морали. Согласно моей морали, у меня не было выбора. Таковы традиции Клана, таков путь Клана. Дуэль чести должна вестись именно по тем правилам, о которых договорились обе стороны.

— Сведение личных счетов — это не путь Клана. У Джоанны был такой вид, будто она готова убить Тер Рошаха на месте.

— Как ВЫ смеете говорить о сведении счетов, о мести? Кто-кто, а вы…

Она осеклась. Тер Рошах протезом ударил ее по губам. О силе удара можно было догадаться уже по тому, как пошатнулась Джоанна. Из уголка ее рта потекла струйка крови. Она собралась было поднести ко рту руку и вытереть кровь, но, видимо, решила, что это может быть расценено как капитуляция. Поэтому она резко опустила руку. Кровь текла у нее по подбородку и капала на кожаную куртку.

Несколько секунд она смотрела на Тер Рошаха, дрожа от переполнявшей ее ярости, потом взяла себя в руки.

— Ваши приказания, командир.

— Следовало бы перевести вас на другую должность, но у меня не хватает инструкторов. До завтрашнего дня вы будете находиться под домашним арестом. Утром явитесь ко мне с рапортом.

— Есть, командир.

Твердым шагом Джоанна пошла прямо на кадетов, будто не замечая их. Группа расступилась, давая ей пройти. Никто не решился заглянуть Джоанне в глаза.

Повернувшись к сибам спиной, Тер Рошах громко приказал им разойтись. До бараков все шли молча, под впечатлением произошедшего. В бараках же молчание нарушилось. У всех была потребность выговориться, и обсуждение события тянулось до ночи. Эйдену разговаривать не хотелось, поэтому он пошел на свое место и лег; Встретившись взглядом с Мартой, он глазами позвал ее к себе. Та отрицательно покачала головой: нет.

Среди ночи Эйден был вызван к Сокольничему Джоанне. Другие, чаще всего Брет, тоже время от времени, случалось, получали подобный вызов, но Эйдена она вызывала первый раз. Эйден всегда считал, что раз он вызывает у Джоанны антипатию как кадет, то должен быть неприятен и как сексуальный партнер. По большому счету ее сексуальные притязания к кадетам были более чем скромны, но все же время от времени она вызывала к себе то одного, то другого. Отказаться не осмеливался никто. Трудяга Брет, которого она вызывала чаще других, да и остальные рассказывали, что она заставляет их молчать. Первой мыслью Эйдена, когда он получил вызов, было отказаться, продемонстрировать, что и здесь ей его не сломить. В конце концов, ее жилище — это тот же Круг Равных. Однако затем Эйден решил, что секс — это всего лишь секс и не стоит того, чтобы жертвовать ради него жизнью. Поэтому он отправился к ней. Как и предсказывал Брет и остальные ребята, все прошло в полном молчании. Совокупление было быстрым и деловитым, и больше походило на поединок, чем на нечто иное.

За всю ночь Сокольничий Джоанна заговорила с ним лишь дважды, и оба раза в короткие периоды отдыха. В первый раз она сказала: —

— Я знаю, что у тебя есть свой кодекс чести. Я знаю его. Я знаю, что несколько лет назад ты убил бандита, причем грубо и жестоко. Признаться, я была удивлена. Я всегда видела и вижу в тебе внутреннюю слабину и уверена, что в конце концов ты сломаешься. Может, я ошибаюсь. Время покажет. А до тех пор тебе не будет от меня покоя. Тебе от меня не скрыться. Я всегда буду рядом, и за каждый промах ты будешь у меня кровавыми слезами умываться. И ночами ты теперь будешь рядом со мной, как сейчас, часто будешь, очень часто. И это будет длиться долго, очень долго. И либо ты сломаешься, либо сдохнешь, либо пошлешь свою группу к черту. А может быть, ты и победишь.

Во второй раз она сказала ему:

— От моей сиб-группы только я осталась. Из тех, кто стал воинами.

Будучи вызванным в качестве сексуального партнера, Эйден имел право разговаривать с Джоанной. Но он молчал. Даже занимаясь с Джоанной сексом, он не позволил себе издать ни звука. Джоанну, похоже, это не интересовало.

Прежде чем уйти от нее, Эйден остановился в дверях и оглянулся на непривычно разнежившуюся Джоанну.

— Я не проиграю, — проговорил он. Может, он и ошибся, но ему показалось вдруг, что он видит на ее лице намек на улыбку.

— Может, и нет, — ответила она тихо. Когда он шагнул за порог, она добавила ему вслед: — Только я боюсь, что ты проиграешь.

Если бы она сказала ему, что уверена, будто он проиграет, он бы просто выслушал ее, как поступал уже тысячи раз. Но она произнесла: «я боюсь». По пути в барак Эйден несколько раз останавливался. Что все-таки означает это «боюсь»? Что она хотела сказать? Никогда и никому из сибов Джоанна не показывала, что ее волнует их судьба. Как понимать ее слова? Ее что, интересует, выиграет он или проиграет? Глупости! Ей на всех наплевать.

А может быть, нет?

Припав к окуляру телескопического видоискателя, снятого, должно быть, с какого-нибудь отслужившего свой век полевого орудия, Эйден поймал в поле зрения вольнорожденного, которого ему нечем было убить. В его распоряжении имелся лишь лазер средней мощности (ЛСМ), запас энергии которого был почти на нуле. Максимум, на что мог надеяться Эйден, стреляя на такое расстояние, — так это вызвать у своего противника приступ тошноты. Возможно, это было глупостью с его, Эйдена, стороны — ограничиться одним-единственным видом оружия. Тем более что остальные сибы, все как один, указали в своих заявках еще и пулеметы и РБД — ракеты ближнего действия.

Вольнорожденный, чья задача была противостоять Эйдену на этом участке учебного поля боя, вид имел самый что ни есть заурядный. Очень короткая, ежиком, стрижка. Эйден слышал, что у вольнорожденных кадетов так принято — они хотели и в этом отличаться от вернорожденных. Что-то, возможно именно отсутствие волос, придавало лицу вольнорожденного красноватый оттенок, делая его едва ли не демоническим.

В динамиках сквозь треск помех раздалось чье-то замысловатое ругательство в адрес вольнорожденных ублюдков. Ругань как вид творчества в учебно-тренировочном лагере, можно сказать, поощрялась. Считалось, что крепкое словцо поднимает дух. Поэтому каждый из сибов изощрялся, как мог.

Неподвижность боевого робота не позволяла Эйдену увидеть, кого же из его сотоварищей достали «вольнорожденные ублюдки». Во всяком случае это была не Марта. Он все равно каждый раз узнавал голос Марты, даже искаженный динамиками до неузнаваемости. Марта сейчас тоже в одном из восстановленных боевых роботов. Эйден никак не мог свыкнуться с ее теперешней сдержанностью. За год, прошедший между убийством Джоанной Эллиса и сегодняшним днем, дистанция между ними еще более увеличилась. Временами они по-прежнему встречались в постели, но даже совокупления отныне не сближали, & разделяли их. Секс с ней был не хуже, но и не лучше секса, который он, Эйден, мог бы иметь с любой девушкой из их сиб-группы.