Забегая вперёд, могу сказать, что наш «общак» в основной сумме постоянно расходился по кошелькам или на нужды троих, а после смерти Григория — двоих братьев Пылёвых. Один лишь раз, будучи уже принятым в пятёрку «равных», я осмелился попросить помощи в размере 200 тысяч долларов, чтобы не погубить контракт покупки дома в Марбелье. Ах, какой игрушечный домик в горах, с выдолбленным в горной породе теннисным кортом и видом на Гибралтар сквозь туманные гущи, мог бы у меня быть! Половина уже была внесена, а вторую часть я, не рассчитав, потратил, на что Андрюша сказал: «Как же я тебе дам, когда тебе нечем прогарантировать?», — чем сбил меня не только с мысли, но и убедил в отсутствии не только коммерческой жилки, но и деловой хватки обоих братьев. Дважды спасая им жизнь (в первый раз в намечавшемся противоборстве с Гусятинским, второй — в противостоянии с «лианозовскими» Юрой «Усатым» и Женьком), выполняя архиважные и тонкие поручения, являясь, как выяснилось, броневым щитом в их психологическом давлении на массы, и прочее, и прочее, и прочее… Какие гарантии можно было от меня ещё требовать из-за каких-то 200 тысяч, когда в общаке на тот период, по самым минимальным подсчётам, должно было находиться от 15 до 20 миллионов долларов? Разумеется, о том, что трогать эту сумму нельзя, разговора не могло быть, так как более разумно и рационально, как принято у цивилизованных преступников, помогать из процентов, которые даёт эта сумма, находясь, к примеру, на счетах в банках. Но большинство из участников нашей «бригады» получало тысячу-две долларов в месяц. Правда, не буду гневить Бога, с 1996 года у меня выходило от 50 до 70 тысяч долларов в месяц (большая разница с Гришиной «благодарностью» в 2–3 тысячи), но к 1999 году упало до 10 тысяч, что тоже, в принципе, было неплохо, но для затрат на работу и проживание недостаточно. Какие-то суммы, помимо моей «зарплаты», на технику, машину и зарплату ребятам выдавались, но, разумеется, недостаточные и, конечно, всё реже и всё меньше, а моё нелегальное положение в «бегах» всё продолжалось, что требовало своих затрат и на документы, и на постоянные переезды, и на смены автотранспорта, и на так далее. К 2000 году закат был близок, я это чувствовал и становился всё осторожнее, но это более поздняя песня.

* * *

Постепенно, всё происходящее втягивало, но совершенно странно не давало ощущения криминальной трясины: возвращали действительно своё, что не получалось официально из-за пока ещё несовершенных законов, мало того, грозило заключением под стражу, причём милиционеры, всё понимая, только разводили руками. Коммерсанты, которые с нами работали, были, в принципе, довольны. Редкие всплески насилия носили повсеместный характер и чаще были, скорее, завуалированного, подпольного характера и, в основном, между группировками и с силовиками, потихоньку набиравшими силы, власть и понимание своего, возрастающего могущества. Пока еще понятие «наши милиционеры» было применимо и, фактически, соответствовало истине, но появлялись очаги, которые были с этим не согласны, хотя и они со временем скоррумпировались и скооперировались, скажем, как «чеченцы» и ОМОН, или как «Измайловские» и РУОП. Но эти вещи несопоставимы в своём применении, так как вторые только пользовались своими связями, а кавказцы, уж совсем непонятно на каких принципах основываясь, часто предъявляли на встречах вместо себя отряд милиции особого назначения. Честь и хвала правоохранителям, которые так решали некоторые свои рабочие моменты для утверждения законности — с их позиции и точки зрения всё понятно и рационально, но не тем, кто назвал себя «порядочными людьми» в преступном мире.

Хотя к тому времени этот мир также начал претерпевать бурные изменения. Нередко люди, находящиеся на самом верху иерархии криминалитета, бывшие элитой, идеалом, теми, кто, как говорится, «шёл впереди» и показывал, «как надо», давали команду своим подопечным «валить себе подобных» вместо того, чтобы решать это цивилизованным путём на своих корпоративных встречах — «воровских сходках». Причины были понятны — столкновение стратегических интересов, объема и масштаба которых раньше и представить себе было невозможно, цены вопросов были несравнимы ни с чем, в одиночку «поднять» их было тяжко, а когда поднимали, понимали, что жадно. Или, наоборот, было так много, что одному удержать невозможно, поделиться недопустимо, а ведь лезут.

Здесь же была разница, причем существенная, в получении сана и в направлении действия — кто-то «облачался короной» за объявленную мзду, а кто-то шёл к этому с «малолетки», проходя тяжелейшие испытания, теряя здоровье и накапливая авторитет и вес скрипя зубами, делая это не ради будущих льгот или возможностей, а ради поддержания старых традиций и видя в том свой жизненный путь.

В такой ситуации складываются оптимальные условия для работы контрразведки и ФСБ и иже с ними. Не понимая этого, небольшими и, казалось бы, ничего не значащими движениями, они поддерживали нужные ниточки и часто получали желаемое, медленно, но верно позволяя преступному миру загонять себя же в управляемый загон — очередной пример применения древнего изречения «разделяй и властвуй». Банально, но работает.

Тут-то я и встретил одного старого знакомого, приезжавшего в мою бытность курсантом в наше училище. Обычно их называли «покупателями», но покупал он не задёшево и не обязательно самых лучших, но по только ему одному понятным параметрам. С ним я тоже имел беседу, закончившуюся словами «хорошо, ждите», как мне показалось, ничего не значащими. Через столько лет я уже и забыл о нём. Думаю, наша встреча теперь была не случайна, хотя и представлялась невероятной, ведь тот момент был моментом моего «одиночного плаванья», когда прошло почти семь лет от последней встречи, и подчинялся я уже только Грише и с ним одним общался. Вообще, совпадений (а я в них не верю — опыт не позволяет) была масса, и все они приводили к нестандартным решениям: то, как в подборе моего коллектива, к нужным людям, то к продавцам оружия, то к необходимым административным ресурсам в силовых структурах, то к людям, имеющим отношение к спецтехнике. Иногда даже мне казалось, что я лишь двойник, а ведущий, знающий обо мне больше меня, выстраивает моё окружение заведомо под нужные ему задачи. Кстати, этот же «покупатель», как оказалось впоследствии, знал и Григория и ещё троих (может быть, не лично) из тех, с кем был знаком я и с кем меня свели, словно передавая по очереди как меня им, так и их мне. Все они были офицерами либо ГРУ, либо КГБ, либо ВДВ, либо просто обладали специальными навыками. Конечно, это лишь мои намётки, но… факты и логика вещи упрямые.

Жизнь была очень насыщенна и суетлива, мысли не успевали углубляться дальше необходимого для ее сохранения, конечно, высокие темы не затрагивались, но что-то изнури тихо, слабо пыталось сказать… Я же не слышал, даже не мог расслышать, и откидывал это маленькое неудобство. Чем бы закончилось, не знаю, ведь это был голос совести. Заставь я себя захотеть, возможно, понял бы, что подошёл к самой границе, возврата из-за которой уже не будет, но это всегда, если нет наставника, незаметно. Потихоньку многое принятое в этом обществе становится и для тебя нормой. Точно так же, как то, что всего 100 лет назад казалось невозможным в поведении, в принципах, характере, сейчас очень даже допустимо, приветствуется, а то и воспевается. Полнейшая беспринципность, вседозволенность, вседоступность, возможность оправдать всё — были бы деньги. Что раньше хранили, на что молились и что было моральной нормой, сейчас считается чуть ли не предрассудками.