И я поняла, что помимо своей воли вляпалась в очередную историю.

* * *

Винсан действительно был отличным фотографом. За время наших съемок он сделал лучшие снимки из всех, что у меня когда-то были. Мы прогулялись по центру города и выбрали в качестве антуража самые интересные места. Причем у Винсана был явно наметан глаз, потому что он умел находить очень интересные виды и выстраивать невероятные композиции. Особенно нам удалась серия, которую мы условно назвали «Старый и неизвестный Киев». Оказалось, что в городе множество потайных подъездов и двориков с особенной атмосферой. Мне очень понравилось позировать в легком платье на фоне старинных лестниц и обветшалых домов.

Одним словом, все было бы просто идеально… если бы Винсан вообще не открывал рот.

У него обнаружилась одна неприятная манера – он периодически выдавал шутки (или думал, что выдает, потому что меня они нисколько не смешили), и тут же радостно над ними гоготал. Раздражало это невероятно, так что мне постоянно приходилось сдерживаться. Ну и, конечно, имели место быть разговоры о личном.

К концу второго дня Винсан объявил, что я – самая-пресамая, и если только дам ему шанс, он готов жениться немедленно. Пришлось вежливо отказываться. Всю свою печаль Винсан немедленно вымещал на австрийцах. Он сыпал рассказами о несносности этих людей и пугал меня всяческими ужасами.

Поэтому я была несказанно рада, когда повезла его обратно в аэропорт. Мои сто евро были честно заработаны – что называется, потом и кровью.

В аэропорту Винсан принялся лить слезы. Это было уже слишком! Я попыталась его успокоить, но он только всхлипывал и просил еще раз подумать. На нас уже стали обращать внимание, так что я обещала подумать и поскорее проводила его на паспортный контроль.

Если уж и было о чем думать, так это о том, чтобы нам больше никогда не встречаться.

Пока я занималась отправкой моего гостя, пришла эсэмэска от Петера:

«Любимый котенок, я все устроил. Угадай, когда у нас свадьба?»

Мы еще не оговаривали конкретную дату, поэтому вопрос был немного неожиданным. Но я принимала происходящую в моей жизни сказку в полном объеме и без всяких сомнений написала:

«Думаю, в сентябре, дорогой».

«Откуда ты знаешь???» – написал Петер.

«Я просто умею читать твои мысли!» – ответила я.

Все эти эсэмэски писались на ходу. Я летящей походкой шла по терминалу к выходу на автобус. Мое существо излучало позитив, легкость и уверенность. Я знала, для чего живу. Наверно, в этот момент я была очень привлекательна. Так всегда – если в твоей жизни случается что-то очень хорошее, меняется и твое мироощущение. А значит, и то, как тебя воспринимают другие. Это самое обычное волшебство, которое может посетить каждого. Главное, найти искру, которая зажжет твой внутренний огонь.

На улице у автобуса меня окликнул мужской голос:

– Девушка, можно с вами познакомиться?

– Я замужем, – не оборачиваясь, с улыбкой ответила я.

Заграница – это миф о загробной жизни. Кто туда попадет, тот не возвращается.

Ильф и Петров, «Золотой теленок»

Уже через несколько недель я снова встречала Петера в аэропорту. Он вез для меня пакет документов, с которыми мы должны были явиться в посольство. Дата собеседования была уже назначена, свадьба – подтверждена, и сомнений в том, что мне дадут визу, практически не возникало.

Я настояла, чтобы Петер остановился у меня. Мне хотелось побыть по-настоящему вместе. В быту. Чтобы Петер увидел, как я живу, и попробовал мою стряпню.

Но все оказалось не так просто.

Сначала Петер отказался ехать в лифте.

Дело в том, что наш лифт периодически поджигали наркоманы, и выглядел он внутри словно кабинка из ада. Признаю, для западного человека это было страшное зрелище, но я искренне надеялась, что Петер не захочет подниматься на восьмой этаж по лестнице. Однако он сказал, что не хочет рисковать своей жизнью и куда охотнее прогуляется.

– А почему он сгорел? – тяжело дыша, спросил Петер у меня где-то между шестым и седьмым этажами.

– Его подожгли.

– Зачем?

– Ну… как объяснить… от нечего делать. Настроение у них такое было.

– За это в Австрии бы посадили! – негодующе воскликнул он.

– Нет, тут не станут.

– Знаю, что не станут. Я в курсе, что Украина очень сильно отличается от Австрии, – и в его голосе послышалось некое пренебрежение.

Затем Петер увидел елку, которую выбросили мои соседи и которая до сих пор валялась возле мусоропровода.

– А это что? Рождественское дерево?

– Ага.

– В июне? Ну что ж, – хмыкнул он. – От украинцев можно и этого ожидать. Я уже скоро перестану удивляться.

Если честно, мне стало неприятно. И не из-за того, что мы, такие несуразные, выбрасываем елки летом и поджигаем лифты. Это было ненормально, неправильно, но это было частью нашей жизни, то, над чем мы уже научились смеяться. А Петер отреагировал на это крайне пренебрежительно. Как будто хотел подчеркнуть разницу между нашими странами и показать нас отсталыми. Понятно, что Австрия обгоняла Украину по развитию. Но зачем было так на этом концентрироваться?

– Кстати, а ты в курсе, что, если начнется пожар, мы все сгорим? У вас нет аварийных лестниц, – сказал он. – Этот дом построен по стандартам каменного века. У нас такое невозможно.

– Ой, ладно, – я почувствовала еще большую досаду и, чтобы не разозлиться, махнула рукой.

Но и в квартире это не закончилось. Видимо, у Петера сегодня было плохое настроение. Выглядел он и вправду каким-то напряженным.

Мы мало обнимались и целовались. Я приготовила ужин, и Петер съел его молча, без всяких там «спасибо» и «было вкусно». Затем мы отправились в спальню и занимались сексом. Это было тоже не особо торжественно. А в какой-то момент, когда я взобралась на него верхом, Петер сгреб мои волосы и перекинул их на одну сторону.

– Почему ты так не носишь? – спросил он.

– Что? – не поняла я.

– Прическу. Тебе так намного лучше, – сказал он.

– Ну… если тебе нравится… я буду так для тебя носить.

– Очень. У тебя сразу становится совсем другое лицо. И, думаю, тебе бы больше пошли прямые волосы.

– Я могу для тебя распрямить, – сказала я, хотя на самом деле мне этого совсем не хотелось.

– Нам будет над чем поработать, когда ты приедешь ко мне, – сказал Петер и провел ладонью по моей щеке.

– Хорошо, – я уже привыкла с ним во всем соглашаться.

* * *

А наутро Петер положил передо мной купюру в сто евро.