Дик слушал эти рассуждения почти с благоговением. В его глазах Кломп вырос до заоблачных высот.

— А если случайно — ведь бывает же у иных людей такой дурной характер, — им не понравится ремесло?..

— Для этого нужно, чтоб они были уж дьявольски прихотливы… Ну, в таком случае, я приму свои меры…

И, заметив любопытный взгляд Дика, он воскликнул:

— Ах, черт тебя возьми! Тебе все нужно разжевать да в рот положить!.. С каких пор мы разучились доводить людей до безоговорочного послушания? Уж не думаешь ли ты, что профессор Кломп может чего–то испугаться или перед чем–то остановиться…

При этих словах глазки Кломпа сверкнули жестоким огнем.

— Есть еще вопросы, Дик?

Дик улыбнулся.

— Вопросов больше нет, профессор.

Возвратимся теперь к другой группе наших действующих лиц. Полковник Гаррисон сидит в широком кресле–качалке и меланхолически раскачивается. Прислонившись к камину, стоит перед ним мистер Диксон и сосет окурок потухшей сигареты.

— Трип…

— Что, Моп?

Друзья смотрят друг на друга. Потом оба качают головами. Глаза Мопа — Диксона полны грусти. Трип — Гаррисон еще зеленее, чем обычно.

Вдруг Моп оборачивается и гневно бьет кулаком по камину. Трип нервно ломает перо, которое он сжимал в своих сухих пальцах.

— Довольно он водил нас за нос!

— Довольно эксплуатировал нас!

— И мы будем это переносить и впредь?

— И все будет повторяться?

— Хватит! Натерпелись!

— Я только что хотел именно это сказать, — кивает полковник.

Оба порывисто застегивают свои сюртуки. Это. происходит в помещении редакции "Девятихвостой кошки". На столах, на креслах, на полу валяются номера газет. На них пестрят заголовки, причудливые рисунки…

За дверью послышались чьи–то уверенные шаги.

— Это он, — сказал Трип.

— Очень кстати!

Дверь открывается и входит Бам — Барнет. Достаточно было двух недель, Чтобы завершить превращение, начавшееся в комнате, где умер Тиллингест. Вам окончательно преобразился. Перед ними стоял истинный джентльмен, гордый, холодный.

— Здравствуйте, господа, — бросает Бам. — Что нового? Трип и Моп смотрят друг на друга: долгожданная минута настала!

Вам ждет ответа и нетерпеливо постукивает тростью.

— Ну что же, — продолжает он, — удостоите ли вы меня ответом? Спрашиваю еще раз: что нового?

— Что?.. А то… — восклицает Моп.

— То новое, что мы недовольны, — заканчивает Трип.

— Неужели? — спрашивает Вам насмешливом тоном. — Ах, вы недовольны! А можно ли узнать, дорогие друзья, что именно вам так сильно не понравилось?

Теперь уже отступать некуда. Достоинство полковника и главного редактора задевается все больше и больше.

— Милостивый государь, — четко произносит Моп, — может быть, вы решили, что имеете дело с болванами?

— Ну, как можно! — возражает Вам с изысканной вежливостью.

— Нет, мы… не хотим… так думать, — отвечает, подчеркивая каждое слово Моп. — Но позвольте вас спросить в таком случае, почему вы так плохо обращаетесь с нами?

Тон Мопа принимает оттенок заносчивости. Вам резко вскакивает.

— Вот как!

— Да, нам не пристало, — кричит высоким голосом Трип, — снизойти до уровня каких–то машин… Да, на нашу долю выпадают все превратности, все побои, все опасности!.. А вы один пожинаете все, плоды! Вот так!

Вам кладет ему руку на плечо.

— Дорогой Трип, — говорит он сухо, — мне кажется, что вы сегодня выпили больше, чем следует…

— Новое оскорбление! — ревет Трип.

— А вы думали, — восклицает Моп, приходя на помощь, — вы думали, что ваши добрые друзья — дойные коровы, которых вечно можно доить, не показав им даже стакана молока? Что, не так? Трип и Моп работают как каторжные… Они выслушивают оскорбления одного, угрозы другого, и за все это мистер Вам бросает им два несчастных доллара в день… как кость собакам… тогда как он получает львиную долю… Ведь работаем мы!.. Мы бросаемся, очертя голову, в огонь, чтобы достать вам каштаны!.. Так дело не пойдет! Или все делится на троих, или мы умываем руки!

— Отлично, — отвечает Барнет. — Я сожалею только, что вы сказали это слишком поздно…

— Что? Как? Поздно?! — воскликнули оба друга.

— Да, повторяю, что я очень сожалею, но я именно с тем и пришел сегодня, чтоб заявить вам, к величайшему моему огорчению, что обстоятельства заставляют меня отказаться от ваших услуг…

Раздались два вскрика отчаяния. Бам расхохотался. Затем он повернулся к Трипу.

— Полковник, — сказал он, почтительно наклонив голову, — я из верного источника знаю, что "Геральд" ищет в настоящее время компетентного человека для экономического отдела… А "Ночной курьер" Филадельфии хочет пригласить постоянного обозревателя, мистер Диксон…

Оба ошеломленно смотрели на него.

— Я не имею права отнимать у вас столь блестящие перспективы… Извините, что до сих пор удерживал вас… Вы свободны…

Воцарилось гнетущее молчание. Бам играл своей тростью. Трип поднял глаза на Мопа. Прошло еще несколько напряженных минут.

— Бам! — начал Трип жалобным голосом.

— Что?

— Ты сердишься на нас?

— Мы, может быть, зашли слишком далеко?

— Этот Трип так вспыльчив…

— А Моп — сущий порох…

— Но это вовсе не со зла.,.

— Это темперамент… да, темперамент… Бам закурил сигарету.

— Ладно, парни! Садитесь и слушайте меня внимательно…

Ужасная перспектива немедленной отставки совершенно уничтожила стремление обоих сообщников к независимости… Конечно, какого бы они ни были высокого мнения о себе, рассчитывать на свои литературные достоинства они не могли. А могли они рассчитывать на товарищескую поддержку своих конкурентов по газетному ремеслу?

"Девятихвостая кошка" яростно исполняла все пункты своей программы. Она хлестала направо и налево, а спины ее почтенных редакторов испытали уже не одно возмездие, соразмерное с силой их нападок на коммерсантов, которые по каким–либо причинам не были угодны Эффи Тиллингест, которая из Балтиморы сумело направляла шквальный огонь едких намеков и опасных разоблачений.

Это был публичный скандал. Но до сих пор, исключая два–три избиения, которые пришлось вынести Трипу и Мопу, серьезного противодействия не наблюдалось. Старик Тиллингест рассчитал точно. Сколько он знал тайн! Сколько сообщников было у него! Его мемуары составили бы нечто вроде Красной Книги американского финансового мира. Дочь его черпала пригоршнями из этого арсенала вероломства и ловких подлостей.