Лия не знала, что и как сейчас с Ильинским, после утреннего обхода она его больше не видела, а искать не хотелось — что толку? Только тратить силы — душевные и физические, которые и так были на исходе.

Лия подняла на Горского взгляд, понимая, сколько всего он сейчас в нём увидит.

— Ну, мне пора, — сказала она и закусила губу, — Корнев уже приплыл — я слышала звук мотора.

— Да дядя Витя ваш ещё два часа провозится! — воскликнул Горский. — Ну, так и быть — езжай.

Он встал со стула, на котором сидел до этого и, вытерев пахнущие рыбой руки о лежавшее рядом полотенце, обнял Лию, дружески похлопав по спине, отчего у неё перехватило дыхание — силы Горскому было не занимать.

«Как легко бы он забрал у меня карабин», — подумала Лия, заводя руку назад и потирая спину.

— Ну, всё, Лилька, — Горский снова взялся за сеть, — канай отсюда!

Лия усмехнулась и, погладив напоследок Тёмку, вышла из домика сторожа.

* * *

— Предупредила Ильинского? — спросил Малиновский, когда Лия спустилась по земляной лестнице, выкопанной в стенке обрыва, на берег к причалу, где её уже ждал Корнев, закутавшийся в толстую фуфайку — на реке было холодно. Рядом стоял чем-то недовольный Саша. Впрочем, недоволен он был постоянно.

— Да, — коротко ответила Лия. — А что?

— Когда я с ним прощался, он выглядел как-то кисло.

— Мне всё равно. — Она не хотела сейчас говорить о Вадиме Борисовиче. Только не на причале и не с Малиновским.

— Как знаешь. — И Малиновский вернулся к погрузке вещей — двух рюкзаков — его и Лии, а также канистр для бензина — на стационаре заканчивалось горючее.

Лия вдруг вспомнила, как Саша, когда только-только стал заведующим «Тайгой», порывался всё здесь сжечь — ему не хотелось возиться со студентами и практиками. Лазарева криво усмехнулась собственным мыслям:

«Лучше бы он всё здесь спалил дотла».

И тут же одёрнула себя, обругав за подобные мысли — «Тайга» была не виновата в том, что Ильинский скурвился.

— Саша, — позвал дядя Витя. Шипящие у него отчаянно свистели. — Отвяжи, пожалуйста, лодку.

Малиновский пожал плечами и, проверив ещё раз, хорошо ли легли в «багажник» его вещи, прошёл к зарослям ив, ветви которых почти касались воды, и отвязал от ствола одной из них тонкую цепь.

— Вот спасибо, — поблагодарил Корнев. — Сложи её на нос лодки.

С тихим позвякиванием цепь легла на деревянный нос, иногда особенно звонко постукивая о металлические полоски обшивки по краям.

Сегодня этот звук показался Лие особенно печальным.

Небольшой причал, сколоченный из трёх узких досок, закреплённых рейками, поскрипывал под ногами, когда Лия шла по нему к лодке. Она не оборачивалась — если мальчики и пришли, то стояли слишком далеко и высоко, чтобы она их видела. К тому же они уже попрощались.

«Если я обернусь, то пропаду», — неточные, подёрнутые туманом воспоминаний, слова Дейнерис Таргариен[7], которую Лия никогда не любила, вдруг всплыли в памяти. Сейчас они были как никогда точны.

Дядя Витя подал ей руку, и Лия, негромко вздохнув, перекинула ногу через борт и оказалась в лодке. Рассеяно поправляя ремешки оранжевого спасательного жилета, она присела на деревянную перекладину, служившую сидением.

На сердце у неё было тяжело, хотя, по сути, она должна была радоваться — больше никогда ей не придётся видеть Ильинского, не придётся смотреть на то, как он уходит — из домика, из кухни, из её жизни.

Лия понимала, что даже если она уедет из «Тайги», то «Тайга» из неё — нет. Никогда. Стационар, Ильинский, всё, что между ними было, будет преследовать её вечно. Хотя… А действительно ли между ними что-то было?

Погружённая в свои мысли, Лия отрешённо смотрела на то, как клонившееся к закату, неожиданно обжигающее солнце бросает косые лучи на мокрые листья прибрежных ив. Ещё несколько мгновений, и она больше никогда всего этого не увидит. И не вспомнит.

Ложь!

Корнев тем временем ещё раз проверил мотор и, взяв в руки деревянный багор с железным наконечником, оттолкнулся от берега.

Лодка плавно скользнула по воде, тихо прошуршав дном по длинным водорослям. Для Лии это был звук конца.

Вечернюю тишину, нарушаемую лишь тихим плеском капель воды, которые падали с багра Виктора Николаевича, прорезал крик. Истошный, надрывный крик, исходивший, казалось из самых потаённых глубин мертвой, истерзанной сомнениями и болью души.

Лия повернула голову так резко, что затрещали позвонки. Ведь это был голос того, кого она меньше всего ожидала, и больше всего надеялась услышать. И голос этот кричал одно только слово:

— Лия!

Звук собственного имени, произнесенного его голосом, отозвался в сердце Лии мучительной болью. Зачем он кричит сейчас, когда от той любви, что сжигала её, остался лишь прах?

— Вадим Борисович что ли кричит? — недоуменно проговорил Виктор Николаевич, прекращая грести.

Лия ничего не ответила, да этого и не требовалось: на вершине земляной лестницы, сходившей к причалу Корнева, показался Ильинский. Он тяжело дышал, а его отросшие седые волосы растрепались. Зелёная камуфляжная куртка была расстёгнута, а рубашка на груди измята, словно он в порыве отчаяния вцеплялся в неё руками — одна пуговица оторвалась, а другая висела на одной ниточке.

Заметив, что лодка ещё не отплыла, Ильинский, переведя на мгновение дыхание, начал быстро спускаться вниз. На половине ступенек не было деревяшек, и пару раз он чуть не упал. Рыхлая земля склона осыпалась у него из-под ног.

Оказавшись на берегу, который покато уходил к воде, Ильинский остановился и, подняв голову, прокричал так, что слова эхом разнеслись по водной глади:

— Лия! Лиенька! Лия, стой! — срывающимся голосом прокричал Ильинский. И, видя, что лодка остановилась, он, не дожидаясь ответа, спустился в воду. — Вернись. — Его голос показался Лие какими-то странным — таких интонаций она в нём никогда не слышала. — Ко мне вернись, — чуть тише добавил он и поднял взгляд.

В его серо-голубых глазах, глядевших на Лию сквозь упавшие на лоб пепельные пряди, стояли слёзы. Ильинский плакал.

От осознания этого Лие сделалось не по себе. Все происходящее превращалось в нелепую мелодраму, в которой провинившийся герой в слезах и соплях, на коленях упрашивает героиню остаться.

Не этого ли она хотела ещё утром? Не об этом ли мечтала? Действительно, пронеслось в мыслях у Лии, прав был кто-то — бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться.

А сердце рвалось на части.