В тюрьме Александр проявил ту же стойкость, что и на суде. Он не сломался. Единственное, о чем он попросил, — чтобы ему передали томик стихов Гейне. Кто-то из повидавших Александра в то время описывал его так: «…Потемневшее лицо, высокий лоб, нахмуренные брови и крепко сжатый рот». Такими словами скорее подобает описывать привидевшегося во сне покойника, между тем это был точный его портрет перед казнью.

20 мая Александр был повешен во дворе Шлиссельбургской крепости. Вместе с ним были повешены Шевырев, Андреюшкин, Генералов и Осипанов. Получив письмо матери, сообщавшей о гибели брата, Владимир потер рукой лоб и негромко произнес: «Мы пойдем другим путем».

Мария Александровна вернулась в Симбирск. Она была как-то странно спокойна. Старая няня, жившая в их доме, которая помнила детей Ульяновых еще с пеленок, так рассказывала о возвращении Марии Александровны: «Она не позвонила и не постучала в дверь, а тихо прошла через черный ход. Дети помоложе кинулись к ней, окружили ее, припали к своей маменьке. Я заметила, что она совсем стала седая». Еще несколько недель она оставалась с семьей в Симбирске. Затем, собравшись с мыслями, она очень толково принялась за дело. Она не хотела оставаться в Симбирске, где все напоминало ей о смерти мужа, а теперь и о потере любимого сына. Мария Александровна продала дом вместе с мебелью, и семья навсегда покинула Симбирск.

Было незаметно, чтобы горе сильно подействовало на Владимира. Внешне он был спокоен. Он ни разу не заплакал и не изменил хотя бы ненадолго обычный распорядок своей жизни. Он продолжал так же прилежно заниматься, как и раньше; по-прежнему давал уроки Охотникову и следил за успеваемостью младших детей. 30 апреля, когда Александр еще находился в тюрьме, Владимир обратился к директору гимназии с официальным прошением следующего содержания: «Желая подвергнуться испытанию зрелости, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство о допущении меня к оному». Он хлопотал о возможности, получив аттестат зрелости, затем поступить в университет. Его превосходительство Федор Керенский глубоко чтил и уважал покойного отца юноши. Теперь же, после всех бедствий в семье Ульяновых, на нем лежала ответственность за дальнейшую судьбу юноши. Он удовлетворил просьбу Владимира без колебаний. Владимир блестяще выдержал выпускные экзамены. Он получил пятерки, то есть высшие баллы, по Закону Божию, по латыни, древнегреческому языку, по французскому, немецкому, русскому и церковно-славянскому языкам, по математике, истории, физике и географии. Только за один предмет ему снизили оценку на балл: в его аттестате против слова «логика» стояла четверка.

Федор Керенский был добрейшей души человек, к тому же редкого обаяния. Он искренне был расположен к Владимиру и не преминул дать ему характеристику для поступления в университет, в которой в радужных красках расписывал достоинства своего ученика. Этот документ сохранился. Федор Михайлович писал:

«Очень способный, всегда аккуратный, усидчивый и старательный, Ульянов показал себя лучшим по всем предметам и по окончании учебного курса получил золотую медаль за успехи в усвоении знаний, за серьезное и внимательное отношение к работе и за благонравие.

Не было ни одного случая, когда Ульянов словом или делом вызвал бы непохвальное о себе мнение школьного начальства или педагогов.

Его умственное и нравственное воспитание всегда находилось под пристальным надзором сначала обоих родителей, а после смерти отца в 1886-ом году одной матери, которая направила все свои силы и заботы на воспитание детей.

В основу его домашнего воспитания были положены религия и дисциплина, и плоды этого очевидны в поведении Ульянова.

Присматриваясь более внимательно к характеру Ульянова и его частной жизни, я имел возможность заметить его излишнюю склонность к уединению, замкнутость и нелюдимость, стремление избегать общения с товарищами, даже с лучшими из его соучеников, во внеурочные часы за пределами школы.

Мать Ульянова намерена находиться при нем все время его обучения в университете».

Итак, имея на руках все необходимые бумаги — характеристику, данную директором гимназии, аттестат зрелости, метрическое свидетельство о времени рождения и крещения, формулярный список отца с перечислением его заслуг перед отечеством и две фотографические карточки, — Владимир подает прошение на имя ректора Казанского университета о зачислении его на первый курс юридического факультета. С точки зрения Федора Керенского выбор был неудачный. Он считал, что юноше следовало поступить на филологический факультет, где он изучал бы литературу и историю. И действительно, кончилось тем, что Владимир так за всю жизнь и не постиг историю и до конца дней своих был не в ладах с логикой.

На фото, отправленных в Казанский университет, он заснят в гимназической форме. На нас смотрит симпатичный, упитанный юноша с еще по-мальчишески открытым лицом. Его волосы гладко зачесаны назад, аккуратный покрой форменного сюртука создает впечатление стройности, подтянутости. Вы не заметите ни тени скорби на этом свежем, пухленьком, ясноглазом лице. У него полные губы, как у женщины. И лишь широкий, плоский нос и глаза — продолговатые и раскосые — выдают его финно-угорско-чувашское происхождение. В его взгляде читаются стремление скорее вступить в жизнь и незаурядный ум; по-видимому, он уже знает себе цену, и имеет на то основания.

И ничуть он не похож на человека, который потом, когда-нибудь, запустит в родной дом красного петуха, отчего заполыхает весь мир.

Поступив в Казанский университет, Владимир Ульянов имел перед собой одну-единственную цель — стать юристом. У него и в мыслях не было сделаться революционером. Он не знался с революционно настроенной публикой, не читал книг революционного содержания. Он заявил своей сестре, и не только ей, что Александр пошел не тем путем; по его представлениям, если Россия и нуждалась в переменах, то осуществлять их следовало законодательным путем. Судьбу страны должны решать законники, а не революционеры.

Теперь, когда дом на Московской в Симбирске был продан, вся семья, за исключением Анны, последовала за Владимиром в Казань. Анна в это время жила в имении Кокушкино под надзором полиции. В Казани когда-то учился Илья Николаевич, так что в какой-то степени этот небольшой, но процветавший город не был им чужим. Казань была губернским центром, так сказать, столицей губернии, со своей епархией, во главе которой стоял архиепископ; здесь был военный гарнизон с расквартированным в нем армейским корпусом. На левом берегу Волги высились разрушавшиеся татарские мечети, а на правом — находился парк, имевший довольно неожиданное название: «Русская Швейцария». Ульяновы сняли квартиру на Первой горе, фешенебельной улице поблизости от университета.

Среди книг, прочитанных Владимиром тем летом, был роман Чернышевского «Что делать?». Автор написал его, когда как политический узник отбывал тюремное заключение в Петропавловской крепости. Этот роман, владевший умами трех поколений революционеров, в наши дни читать почти невозможно. Он слабый, композиционно разбросанный, в нем нет единого стержня, ход повествования то и дело прерывается, все это сбивает читателя с толку. Но главная идея есть, и вот какая: воспеть неких «новых людей», которым якобы предстоит построить новое общество, где каждый будет совершенно свободен. Вера Павловна, одна из героинь книги, видит во сне картину будущего: рабочие живут во дворцах из алюминия и стекла со скрытым освещением; в столовых у них столы с паровым подогревом, что избавляет их от услуг официантов; сельское хозяйство ведется на научной основе, благодаря чему наступает век изобилия. В этом раю работает только тот, кому хочется. Чернышевский рисует образы тех самых людей, которые должны приблизить этот земной рай. Один из них — Рахметов, потомок знатного татарского рода, получивший в наследство четыреста душ крепостных и семь тысяч десятин земли. Он ведет суровый, аскетический образ жизни, сознательно подвергая себя лишениям и истязаниям, как бы готовясь к чему-то, а к чему — не сказано, но ясно, что это как-то связано с видениями социалистического рая.