долго быть вдохновленным тогда, создавая образ Люсии?

Это было горько и даже немного обидно. Хорошо бы дело было в напарнице, а не в нем. Можно проверить, попробовать снова. Теперь он точно знает, чего не хватало. Роль Фуксии была яркой, интересной и прекрасной, у нее был прекрасный потенциал подняться к богатству и славе. И так же, как до этого, ему было понятно, что сделать для достижения цели. Так же, как с Люсией он искренне старался для роли другого человека. Но с Люсией его вело вдохновение. Такого не было с ним с первых дней его безумной, странной жизни.

Клин седлал лошадь и вспоминал. Снова напрягал память, пытаясь вспомнить хоть что-то из детства. Вроде какие-то факты были: дом, детство где-то в глуши, бегство, приемная семья, школа. И все же, как он узнал когда-то, что-то с его детством было не так. Он не помнил ни одного лица, не узнавал места, в его жизни были только факты, без деталей.

До того, момента — Клин улыбнулся своим мыслям и вскочил в седло — до того момента, когда его жизнь действительно началась. Когда на него свалилась крыша палатки. Что бы ни было до этого — эта липкая от скопившейся на ней влаги, холодная серая ткань была первым, что Клин почувствовал и запомнил. Он накинул капюшон дорожного плаща — ткань этой палатки и сейчас была с ним.

Он погладил серую материю и вспомнил ярко, в один миг, словно начало его жизни произошло только что.

Лежать под обвалившейся крышей палатки было неудобно, и он выбрался наружу. Замер, сраженный красотой природы. Палатка стояла в поле, посреди тумана. Светало, но еще было видно звезды. Мир был красив настолько, что у него перехватило дыхание. Тьма ночи медленно отступала, гасли звезды, и купол неба загорался восходящим солнцем. Мутная пелена тумана светлела и рассеивалась под лучами восходящего солнца. Высоко в небе летали птицы, по полю разносились их напевы. Лучи солнца подсвечивали туман, отражались в капельках росы на траве, сверкали на солнце, словно драгоценные камни. Завороженно он смотрел, как самые маленькие капельки росы исчезают под обволакивающим теплом солнца. Кое-где в траве он видел насекомых, которые выползали навстречу теплу, взлетали над землей, расправляя крылья.

Он бы так и стоял, если бы не понял, что голоден. Внутри палатки обнаружился рюкзак, в нем были фляга с водой, хлеб и сало. Он сидел в мокрой от росы траве и жадно откусывал куски хлеба один за другим, и не было ничего вкуснее. Даже у воды был вкус, замечательный и совершенно незнакомый. Еда закончилась, и он почувствовал, что съел слишком много.

Кроме того, в поле не было другой еды. Нужно было собирать вещи и отправляться в путь. Он собирал палатку, доставал из нее вещи и рассматривал их. Все хотелось померить, пощупать, все было интересным. Он заметил, что замерз и это неприятно. Сменил промокшую от росы одежду на сухую, натянул шерстяной свитер, осмотрелся напоследок и пошел в сторону виднеющегося вдали ряда тополей.

Там обнаружилась дорога. Пойдя по ней, он пришел в поселение. Глядя на дома, он решил зайти в любой из них, посмотреть, что там.

Внутри оказалась женщина, которая отчего-то испугалась и зло спросила его: “Ты кто такой?”

— Ну а кого вы ждали? — беззвучно произнесли губы Клина, и он улыбнулся. Он вспоминал.

— Ты кто такой? — зло спросила полная, уже немолодая женщина, одетая в длинную рубаху с передником. В руке у нее был половник, отчего-то имевший грозный вид.

— Ну а кого вы ждали? — неожиданно для себя спросил он. Лицо озарила, он это почувствовал, широкая улыбка.

Женщина опешила.

— Уж кого бы не ждала, а стучаться все равно надо.

— Виноват, добрая госпожа. Я стучал, да видно тихо. — он говорил, а сам замечал, что смотреть на женщину как-то неправильно. Взгляд бегал по дому.

— Что это ты тут рыскаешь, украсть что вздумал?

— Напротив, госпожа! Я работу какую ищу, может вам нужно дров наколоть или скажем стул починить.

— Может и надо, — женщина уже не злилась. — Да только работника просто так, с улицы, я не приглашу. Ты откуда к нам пожаловал?

— Госпожа, вы так догадливы. Как вы поняли, что я не местный?

— Шутишь что ли, у нас тут восемь домов, все друг друга в лицо знаем.

— О, правда? А скажите, пожалуйста, в котором из домов можно поесть?

— Да в любом, если деньги есть.

— Деньги… У меня есть фляга! Еще рюкзак, палатка и одежда.

— Тогда понятно, чего ты работу-то ищешь. Вот что, раз такое дело, наколи дров, а я за это тебя накормлю.

— Спасибо большое, госпожа.

Колоть дрова оказалось довольно скучно. Колун рассекал чурбак и шел криво, если удар задевал сучки. Как раскалывать большие чурбаки он не понял и откладывал их в сторону.

Разговор с женщиной был очень странный. Он как будто знал, что говорить, но совсем не знал, как себя вести, и не понимал некоторых слов. Если подумать, он не помнил, колол ли прежде дрова. Он помнил поле, помнил дорогу, помнил женщину и о чем они говорили. Понимал, что за спиной у него улица и еще один дом, и что он стоит во дворе.

Но до этого словно ничего и не было. Вместо этого колун застрял в очередном чурбаке.

— Парень, да прекрати ты трясти его, это не яблоня. — раздалось с улицы. Он обернулся. Напротив стоял мужчина в синей куртке.

— Как мне его высвободить?

— Молотом ударить надо. Или если не уверен, что сработает, вбей клин рядом.

— Что сделать?

Мужчина подошел, выбрал щепку и вставил рядом в трещину чурбака.

— Теперь стукни по клинышку, — Клин стукнул молотком, чурбак высвободился.

— Вот так, парень. Дрова тоже нужно уметь колоть. Ты чей будешь?

— Да я не местный. Очень вы мне помогли, спасибо.

— Нечего. Звать то тебя как?

— Вы не поверите. Клин.

Мужчина расхохотался.

— И правда не верю. Тебе с таким именем, парень, в плотники первая