— Она не давалка!

— Тем более!

Порки не получилось по причине буйного несогласия воспитуемого с такой непедагогической мерой воздействия. На грохот упавшей этажерки и крики Людмилы Константиновны сбежался Дмитрий Сергеевич. Он и оттащил разъяренного, побагровевшего Труда Валентиновича от Олега.

— Убирайся отсюда! — орал отец, вырываясь.

— Это и мой дом! — всхлипывал Башмаков, потирая помятую шею.

— Твои одни только сопли!

Олег хлопнул дверью так, что домик, выстроенный давным-давно, содрогнулся вековой штукатуркой. Ночевал он на Ярославском вокзале, где до рассвета рассказывал свою печальную историю какому-то командированному, который тоже грустно поведал про утраченный чемодан с совершенно новой пижамой:

— И ведь глаз с него не сводил… Только задумался на минуточку!

На следующий день Башмаков — без эскимо — встретил Оксану возле проходной и объяснил, что подрался с отцом и ушел из дому.

— Из-за меня? — восхитилась она.

— Из-за института.

— Значит, из-за меня. Горе ты мое! Ну, поехали в общагу — Нюрка как раз в деревню за салом отвалила.

Оксана отвлекла дежурную легким скандальцем, и Олег проскользнул мимо поста. Стены комнатки были заклеены портретами Муслима Магомаева, Евгения Мартынова и Анны Герман, вырезанными из журналов. На веревке, натянутой наискосок, сушились женские мелочи. На столе лежала записка:

«Харчо я доела, а котлеты остались тебе. Н.».

Олег насчитал две орфографические и одну синтаксическую ошибки.

В ту ночь Оксана была готова, казалось, на все, но Башмаков проявил удивившую ее сдержанность и лег спать на Нюркину кровать.

— Ты чего? — удивилась она.

— Мужу твоему ничего не останется.

— А ты передумал жениться, что ли?

— Нет, не передумал.

Большой знаток жизни, сосед Дмитрий Сергеевич как-то сообщил Олегу, будто «нераспечатанные» подружки, которым девственность служит чем-то вроде пояса верности, обычно дожидаются парней из армии, а, соответственно, «распечатанные» пускаются во все тяжкие.

— У меня вот одна официантка, целехонькая, парня три года с флота ждала. Никого к себе не подпустила.

Когда Олег через два дня вернулся домой, испуганные родители мудро и дальновидно сняли свои требования и настояли лишь на том, что все разговоры о женитьбе откладываются до возвращения из армии. Сейчас смешно даже вспоминать, но в ту пору он совершенно серьезно воображал, как придет из армии, возможно, даже с орденом, как они поженятся, вместе поступят в институт, и он приучит свою молодую жену читать книжки.

Отец устроил Олега к себе в типографию курьером. Зарплата была маленькая, а носиться на своих двоих по всей Москве приходилось с утра до вечера. Зато пошел трудовой стаж, да и на любовное томление, как рассудили мудрые родители, сил поменьше оставалось. В апреле Олег с разрешения матери пригласил Оксану на свой день рожденья, фактически совпавший с проводами в армию. Народу собралось много: несколько школьных друзей, взиравших на Оксану с определенным недоумением, соседи по коммуналке. Приехала из Егорьевска бабушка Евдокия Сидоровна, отцова мать. Людмила Константиновна была внешне дружелюбна, даже беседовала с Оксаной о состоянии текстильной промышленности, но лицо ее при этом выражало следующее: «Если случится невозможное и эта лимитчица станет моей невесткой, я приму цианистый калий — и никакой помощи от меня не ждите!»

А бабушке Дуне, напротив, Оксана понравилась, и она радостно делилась с соседями:

— Справная деваха. Телистая. Повезло Олежке!

Дмитрий Сергеевич опоздал, но принес из вагона-ресторана кастрюлю затвердевших эскалопов и разглядывал Оксану с настойчивым интересом. А выпив, даже стал зазывать ее к себе на работу, живописуя железнодорожную романтику и красоты Транссибирской магистрали. Отец был в веселом расположении духа, соорудил из старой наволочки макет армейской портянки и учил сына наворачивать ее на ногу. Они окончательно помирились, и Труд Валентинович под большим секретом, выведя сына на лестничную клетку, рассказал, что в 52-м, до женитьбы, у него тоже была ткачиха, раскосая татарочка — Флюра:

— Девка непродолбенная!

Потом Олег поехал провожать свою основательно захмелевшую возлюбленную. Они всю дорогу буйно целовались под неодобрительными взглядами прохожих, а когда добрались до общежития, Оксана сунула дежурной трешку и буквально силой затащила Олега к себе. Сонную Нюрку, в ужасе закрывающую руками зеленые бигуди, она буквально вытолкнула из комнаты. Едва заперев дверь, Оксана прямо-таки набросилась на смятенного призывника.

— Зачем?! — отбивался он.

— Чтоб ты меня не забыл, дурында ты правильная! — Она стала торопливо расстегивать башмаковские брюки, горячо дыша ему в лицо выпивкой и закуской.

И он решился… Но, увы, — его неопытное вожделение тут же бурно скончалось.

— Недолет! — ласково и в то же время обидно рассмеялась в темноте она. — Ладно. Поезжай домой! А то Нюрка обозлится. И мамаша твоя глаза мне повыковырит!

— Ты меня будешь ждать?

— Уже жду. Ты разве не видишь?

Мучительные воспоминания об этом «недолете» еще долго, до самой встречи с Катей, осложняли Башмакову личную жизнь. Родители дождались своего часа и, специально разведав, подробно, с деланным сочувствием написали Олегу про то, чем занимается его первая любовь, покуда он выполняет ратный долг. Рядовой Башмаков сначала не поверил, но писем от Оксаны в самом деле не было — ни одного. И с ним началось такое, что месяц его даже не пускали в караул, боясь оставить наедине с АКМом. Замполит, присмотревшись, вызвал Олега в Ленкомнату и первым делом приказал:

— Фотку покажи!

Олег, серый от переживаний, вынул вложенный в военный билет снимок и протянул капитану.

— Кандидатка в мастера спорта, — мрачно молвил замполит, чья жена, по слухам, наотрез отказалась ехать с ним сюда, на Сахалин.

— Какого спорта? — оторопел рядовой Башмаков.

— Какого? Троеборье в койке. Забудь о ней! — приказал замполит.

И Олег не сразу, но забыл. Во всяком случае, ему так казалось. Напомнил рядовой Дарьялов, за что и получил по фанере, да так, что Башмаков уже увольнялся, а разговорчивый салабон все еще покашливал, хватаясь за грудь. Со временем Дарьялов стал модным художником, а прославился он во второй половине 80-х картиной «Неуставняк». Полотно изображало кровожадных волчар, одетых в дембельские кители и рвущих на куски нагого, беззащитного салажонка. Ветин отец, оказывается, даже купил несколько картин Дарьялова. Недавно Башмаков и Вета навестили его выставку в Манеже и даже подошли, чтобы пожать художнику руку. Дарьялов, чахоточно покашливая, поблагодарил за лестные отзывы, но однополчанина, конечно, не узнал. А сам Олег Трудович не решился напомнить живописцу о своей роли в становлении его недюжинного таланта…