Ни одной приличной возвышенности с голой верхушкой, с которой можно было бы обозреть окрестность, в этих краях не имелось – с любой точки обзор был ограничен. Семена это ужасно раздражало – он никак не мог представить общую картину района. Создавалась впечатление, что они с Питом находятся на этаком выступе, который образуют обжитые земли в «зеленом море тайги». Ежели продвинуться на сотню (или две?) километров к югу, то там, наверное, во все стороны будет сплошная «населенка». Здесь же трудно даже установить расстояния между «деревнями». Соединяющие их тропы извиваются как змеи и там, где есть возможность, проходят по открытым пространствам. Между самыми близкими населенными пунктами часа 2-3 быстрой ходьбы.

Конечно же, местные жители охотились – как без этого?! Правда, довольно своеобразно. В лесу вокруг поселков было полно ловушек – если бы не Пит, многие из них Семен и не заметил бы. В большинстве своем это были «давилки», рассчитанные на пушного зверя. При всем разнообразии форм принцип действия у них один и тот же: ты возьмешь приманку, и тебя тут же придавит бревном – очень мило! По случаю лета они находились в «разряженном» состоянии. Зато петли канатов, свитых из растительных волокон и рассчитанных на лесных оленей, часто находились в полной боевой готовности. Встретилось и несколько медвежьих ловушек, причем одна из них довольно сложная – в виде домика с опускающейся дверцей. Остальные были попроще: три-четыре близко стоящих дерева огорожены понизу всяким хламом, так что в образовавшийся закуток доступ открыт лишь с одной стороны. В закутке лежит шмат тухлого мяса, а на входе висит петля-удавка. Подобные ловушки Семен встречал и в родном мире, только там использовался стальной трос. Здесь же – канат в два пальца толщиной. А основная «шутка юмора» заключалась в том, что дальний конец этого каната был не просто привязан к дереву, а закреплен растяжками так, чтобы смягчать рывки жертвы и не давать ей возможность достать зубами до удавки.

Семен готов был слегка восхититься людской изобретательностью, но однажды возле него просвистела стрела, выпущенная довольно мощным самострелом, – нитку-растяжку под ногами он не заметил. Семен решил впредь быть предельно внимательным в лесу, однако день спустя его спасло лишь положение позвоночника, который у людей при ходьбе расположен вертикально. Бревно же должно было сломать спину оленю или лосю. Получалось, что звериных троп вообще следует избегать, но ведь их не всегда и увидишь…

Лесные «мины» принесли Семену и еще одну «радость», причем совершенно неожиданную. Его волосатый спутник обладал вполне звериным чутьем, зрением и слухом, но при этом почти человеческим разумом. Любые ловушки он находил безошибочно и… И ломал их – ломал с наслаждением, которое сродни сексуальному. Похоже, в нем включилась и заработала какая-то инстинктивная программа: в глазах появился лихорадочный блеск, движения стали резкими, русские слова начали выпадать из памяти и заменяться звуками-символами словаря питекантропов. Семен чувствовал, что просто теряет контроль над парнем: тот непрерывно теребил его и звал дальше в чащу – искать, искать, искать!

У Семена же были иные планы – не ходить куда-то, а сесть и сидеть. «Еще лучше – лежать. Лежать и смотреть на чужой быт, пытаясь понять, что тут к чему. Да, это тяжело и скучно, но – надо. Хотя бы несколько дней». Наблюдательный пункт удалось найти без особого труда – поросший ельником бугор метрах в трехстах от околицы деревеньки из дюжины хижин. Семен решил провести здесь дня три – на большее не хватит продуктов. Ночевать он планировал поблизости – чуть углубившись в лес. Выбирая место будущего ночлега и прикидывая пути на случай отступления, он наткнулся на нечто, мягко выражаясь, странное.

Еловый лес – это не сосновый и тем более не березовый. В нем сумрачно и неуютно, под ногами нет ни травы, ни палых листьев – только подушка хвои. Нижние отмершие ветки деревьев норовят порвать одежду или заехать в глаз. В общем, не слишком приятное место, особенно когда лес этот достаточно старый. До деревни отсюда было не больше километра, но казалось, что нога человека не ступала тут от сотворения мира. И посреди этой темно-зеленой мрачноты стояла… избушка на курьих ножках!

Да-да, как раз такая, какие рисуют в детских книжках! Ну, в общем, не совсем, конечно, такая, но очень похожая!

Семен озадаченно обошел сооружение вокруг, пытаясь понять его философский смысл. Потом опустился на корточки и попросил вслух:

– Избушка, избушка, встань к лесу задом, а ко мне – передом!

Никакой реакции, естественно, не последовало, и Семен погрузился в размышления: «Четыре не толстых елки срублены на высоте трех метров или чуть больше. На них, как на сваях, организован настил. Эти самые елки, если убрать хвою и землю с корней, вполне сойдут за куриные лапы, только их не две, а четыре. Зачем они? В общем-то, понятно – чтобы медведь не забрался. Взрослые животные по деревьям не лазают – только медвежата, но и им, пожалуй, на настил не залезть, поскольку его края нависают над опорами. Примерно так в тайге оборудуют охотничьи лабазы. Но здесь-то зачем? Поселок же рядом! Ладно, едем дальше: на настиле стоит избушка. Местные строения в деталях я не разглядел, но, кажется, это похоже на грубую уменьшенную модель: стенки из тонких кривых бревнышек, щели не проконопачены, а крыша, вероятно, покрыта еловыми ветками, с которых давно осыпалась хвоя. Лабаз – это хранилище, он делается иначе. Что же это? Укрытие? Но поместиться в таком сооружении трудно даже невеликому амбалу туземцу – ему пришлось бы лежать там, подогнув ноги и расположившись с угла на угол. Да и никакой лесенки наверх не ведет. В общем, рациональных объяснений не находится, остаются только иррациональные. Кто по правилам сказки должен жить в избушке на курьих ножках? Баба-яга, конечно. Причем с костяной ногой!

– Бабуля-я! – тихонько позвал Семен. – К тебе добрый молодец в гости пришел! Чего молчишь? Русский дух не чуешь, что ли?!

Разумеется, никакого ответа он вновь не получил. Можно было уходить, но оставить за спиной неизученный, непонятный объект бывший учёный не мог. Поэтому он поступил единственно возможным образом: отыскал поблизости поваленную сухую елку, обломал лишние ветки, прислонил ее к краю настила и стал карабкаться вверх. С третьего раза это получилось – он встал ногами на тонкие неошкуренные бревна. Они его выдержали, поскольку сооружение было, в общем-то, не старым – от силы года два-три.

Семен сдвинул с крыши ветки и, заглядывая в сруб, сказал:

– Привет, бабуля! Однако…

Баба-яга оказалась на месте! Причем с костяной ногой!

В том смысле, что внутри лежал труп, точнее, скелет. Судя по остаткам одежды – женский. Из-под подола виднелись кости стопы и голени.

Семен спрыгнул на землю и зачем-то отряхнул ладони: «Вот и все, что было! Ты как хочешь это назови… А на самом деле это один из бесчисленных известных историкам способов захоронения. Скорее всего, его практиковали и мои доисторические предки. Странно другое – захоронений мало. Это, по сути, первое, встреченное за несколько дней. Правда, мы особо и не лазали по ельникам вокруг деревень. Посмотреть?»