Я растерянно застыла у стены. Хотел ли главный дознаватель, чтобы я последовала за ним? Или же разумнее было оставаться здесь, дожидаясь его возвращения, вероятно, с наручниками? Как поступали с заключенными те законники, которым не удавалось вернуть своих подотчетных на ночь в тюрьму, я не знала.

В боковых комнатах зажегся свет. Из глубины дома донеслись странные, чуть приглушенные расстоянием звуки. Что-то звенело, стучало и хлопало, заставляя меня нервно стискивать ткань платья и сильнее вжиматься в стену.

– Я отпустил помощницу по хозяйству на ночь, – послышался из глубины дома глухой голос Паука. Он ненадолго показался в дверном проеме и окинул меня с головы до ног быстрым взглядом. – Но это платье, насколько я понимаю, горничной не требует.

Я кивнула. Внутри тугой спиралью свернулся страх.

Он нарушал правила. Главный дознаватель успел снять форменный китель и небрежно закатать до локтей рукава белоснежной рубашки, обнажая руки. Верхние пуговицы были расстегнуты, и взгляд почти против воли скользнул по широкой груди Паука, где на цепочке покачивался сделанный мной артефакт.

Мне показалось, он это заметил. Я поспешила отвернуться, чувствуя, как к щекам приливает кровь.

– Ужин готов, – коротко бросил он и вновь скрылся в гостиной. На этот раз я решила пойти следом.

Посреди небольшой, уютно обставленной комнаты был сервирован стол на две персоны. Корзинка с хлебом, накрытая расшитым полотенцем, ровный ряд одинаковых баночек со специями, пузатый кувшин оливкового масла, бутылка вина. Два стула с высокими спинками были расставлены друг напротив друга, и возле каждого на столе стояло накрытое серебряной крышкой блюдо.

Вероятно, помощница, работавшая в доме главного дознавателя, оставила для него поздний ужин. По крайней мере, мне хотелось так думать, даже несмотря на то что тарелок было две, потому как представить себе Паука, занимавшегося сервировкой стола, да еще и подготовившего для меня отдельную порцию, было… слишком странно. Это слишком не вписывалось в образ холодного законника, аристократа из старейшего семейства, который я нарисовала в своей голове.

Я подождала, пока главный дознаватель сядет, и заняла второе место. Увидев на серебряной крышке встроенный кристалл, отвечавший за подогрев блюда, я потянулась было активировать его, решив, что главный дознаватель хочет, чтобы я заменила довольно рано отпущенную помощницу по хозяйству, но Паук опередил меня. Перегнувшись через стол, одним резким движением он успел накрыть крышку ладонью, и я поспешно одернула руку. Пусть я и была в перчатках, вид смуглой, неосмотрительно обнаженной в присутствии менталиста кожи приводил меня в смятение и заставлял почти интуитивно быть особенно осторожной.

Здесь, в пустом доме, где не было, подобно тюрьме или исследовательскому центру Бьянкини, специальной защиты, я совершенно не понимала, как Паук мог оставаться настолько беспечным, настолько спокойным рядом с преступницей, осужденной за использование ментальной магии. Мне ничего не стоило незаметно стянуть перчатку, а после накрыть его руку ладонью, сжать сильные длинные пальцы, посылая мысленный приказ. Я могла подойти к нему сзади, пока он возился с приборами, прикоснуться к обнаженной шее над воротничком-стойкой. Или остановить его тогда, на пороге гостиной, скользнуть пальцами за отворот расстегнутой рубашки…

«Отступись. Отпусти. Помоги мне».

Стиснув зубы, я сцепила в замок пальцы сложенных на коленях рук. Мысли, предательские, искушающие, не давали покоя. Мне хотелось бежать. Мне хотелось прикоснуться к Пауку, последовать зову магии…

Черная энергия сорвалась с рук главного дознавателя, активируя кристалл, и под серебряной крышкой прокатилась волна жара. Выждав несколько секунд, Паук открыл блюдо и опустился обратно на свое место.

От запаха пряного риса и морепродуктов после целого дня без еды аппетит, вопреки всем переживаниям, разыгрался не на шутку. Темные мидии, сиреневые осьминоги размером с мелкую монетку, нежно-белые кольца кальмаров и кусочки рыбного филе щедро наполняли тарелку, увенчанную веточкой свежего базилика. Это было куда лучше бурой каши, которой кормили в тюрьме, и даже сейчас, когда со сменой главного дознавателя рацион заключенных стал более разнообразен, никто из нас даже не помышлял о такой роскоши. За восемь лет я, кажется, уже отвыкла от привычных для первых семей блюд.

Некоторое время мы ели в молчании.

– Что-то не сходится, – внезапно произнес главный дознаватель, откладывая приборы в сторону. – Не складывается в цельную картину. Три случая восемь лет назад, через пять лет – еще три и теперь снова… Я все больше склоняюсь к выводу, что убийца не уроженец Веньятты. Иначе зачем было так долго выжидать? И, главное, чего?

– Два, – поправила я. – Два убийства восемь лет назад.

– Одна жертва выжила. – Поймав мой непонимающий взгляд, он уточнил: – Ты.

Этого следовало ожидать – я сразу поняла, что там, в архиве, Паук не удовлетворился моим ответом.

– Господин главный дознаватель, я же сказала, что мой… случай не имеет отношения к делу.

– Я услышал. Но одна из девушек была задушена. И ты… тебя…

Я стиснула зубы.

– Я не жертва, господин главный дознаватель. Я преступница, которую суд признал виновной в совершенном убийстве и определил отбывать наказание в исследовательском центре Бьянкини.

– Действительно, – хмыкнул Паук. – Было бы невероятно расточительно со стороны отдела магического контроля упустить такую возможность получить бесплатный источник артефактов. Уверен, судье не пришлось особенно напрягаться, решая твою судьбу. Первая леди земель Веньятты сама плывет в жадные руки. Как тут откажешься?

Я покачала головой.

– Что? – Паук подался ближе, наклонился ко мне. – Ты достаточно сообразительна, чтобы осознавать, что все это неспроста. И понимать, что те, кто должен был вступиться за тебя, предпочли остаться в стороне. А вот почему? Где был гордый лорд Бальдасарре Астерио, когда его старшую дочь, наследницу рода, осудили на пожизненное заключение?

Горло сдавило. Слова главного дознавателя, прямые и жесткие, всколыхнули внутри волну застарелой обиды. Лорд Астерио, отец… где же и вправду был он, когда я сидела в холодной и сырой камере, каждую минуту ожидая неминуемой казни?

– Семья тебя бросила. Это обидно и больно, и я прекрасно это понимаю. Но нет ничего дурного в том, чтобы пытаться самой добиться справедливости. Признай, ты же хотела, чтобы я занялся этим делом, потому что надеялась найти доказательства собственной невиновности? – Он наклонился еще ближе, почти перегнулся через стол. – Ты можешь быть откровенна. Со мной. Я не отмахнусь от твоих слов, не закрою глаза на правду. Я никогда не отвернусь от тебя.

Его голос звучал вкрадчиво, а в желто-карих глазах застыло странное предвкушение. Паук словно бы ожидал от меня чего-то – доверия или, быть может, откровенности. Полагал ли он, что я должна была броситься ему на шею, разразившись слезами, и умолять о помощи, обещая сделать взамен все, что только пожелает главный дознаватель?