Вот так бывает: желаешь кому-то смерти, от всей души желаешь, а тут раз, и она, смерть эта, оказывается тугой на ухо, а то и вовсе бестолковой — посягает не на того, ошибается объектом. Нужно было всего-то сместить прицел сантиметров на двадцать-тридцать, выверить фокус. Катя наблюдала за спящим отцом и корила, изъедала себя: виновата она, она, неблагодарная дочь. Недостойная быть Его дочерью! Желала… ох, чего только не желала Маше… Автокатастрофу вот тоже. Допредсказывалась! Получи, распишись!

«Нельзя так, Катька! Меняй мозги!» — кричало внутри.

Бабушка, напереживавшись, дремала тут же на стульчике, Кэт накрыла её своим огромным шарфом и вышла в коридор. Ординаторская находилась рядом.

— Простите, — Катя обратилась к двум сидевшим за столом докторам. — Авария на Московском… Девушка, которая была в машине с Васильчиковым, что с ней?

— Девушка? — один из врачей поднял на неё глаза. — Никто больше не поступал.

— Мария… Фамилии не знаю…

— Нет, он один был.

Катя вернулась в палату. Павел Петрович беспокойно крутил в забытьи головой. Пришла пожилая сестра, объяснила, что всё хорошо, он отходит от наркоза, пить ему нельзя.

— Манюшка… — простонал отец.

Проснулась бабушка, запричитала, кинулась помогать сестре, двигающей капельницу. Кэт вышла из палаты.

«Ты джибоб ровно до того момента, пока твоё джибобство не мешает джибобству других!» Ах, Костик, Костик! Если бы ты знал, как ты, приятель, прав!

«Если папа умрёт… если умрёт…»

Кэт даже не осознавала, что говорит вслух.

— Не умрёт он, девонька. Всё позади, — погладила её по голове сестра. — Ступай к нему, Маня, ступай, зовёт тебя.

Кэт кивнула. Но в палату не пошла. Достала из кармана телефон, набрала уже знакомый номер. «Маша мобильный» долго не отвечал. Сколько сейчас? Часов пять-шесть утра? Совсем немного осталось до рассвета…

Кэт сбросила звонок, нажала на «повтор». Снова длинные гудки. Спит?

Она не обязана отвечать. Скорее всего, проснулась, видит, что высветился номер «хамки-дочери», и не снимает трубку.

— Алло, — вдруг раздался сонный голос.

Ответила!

— Маша, это Катя Васильчикова.

Вот сейчас она отключится!..

— Да, Катюша.

Катя с трудом сглотнула, горло раздирал огонь.

— Маша, папа в больнице, авария, лобовое. Приезжай!

Кэт вспомнила, что Мария была с ней на «вы», когда они перекинулись парой фраз на ступенях бизнес-центра. Сейчас не до политесов!

— Он в порядке. Ждёт… Вас…зовёт.

Катя ещё что-то сбивчиво объясняла ревевшей в трубку девушке, кажется, даже просила прощения, продиктовала адрес больницы. Только бы приехала! Катя загадала: успеет до семи — отец будет жить.

И будет жить так, как хочет он! В этом она могла бы поклясться.

* * *

Мария влетела в палату без двух минут семь, бросилась к койке Павла Петровича, взяла его руку.

— Паша!!!

Бабушка легонько вытолкнула внучку в коридор, но находиться там больше пяти минут Кэт было не под силу. Она вернулась в палату, встала рядом с Машей.

— Девочки мои… — тихо произнёс Павел Петрович.

Маша молча ткнулась лбом в Катино плечо.

— Ладно уж, — смутилась Кэт, — ну, папА, вижу ты в порядке. Напугал нас до смерти!

— Катюшка… — вымолвил отец. — Я переживал…

— Да это мы втроём чуть коньки не отбросили!

На слово «втроём» Маша отреагировала новым потоком слёз.

— Ладно, па-а. Нам с бабушкой домой надо. Всю ночь тут колбасились. Днём ещё заглянем.

Она похлопала Машу по плечу. Ну, в мачехи та явно не годится, вон сопли распустила, прямо девочка маленькая! Кэт и то как будто старше.

— Оставляю родителя на попечение.

Маша кивнула, утирая счастливое заплаканное личико. Пшеничные волосы, сцепленные нелепой розовой заколкой-мышкой, открывали маленькие чуть оттопыренные ушки, делали образ трогательным. Такая вот оказалась злодейка…

— Скоро вернёмся с бабулей, покормим. Смотрите! Чтоб без соплей! — Кэт погрозила пальцем по-взрослому. — А то развели тут, понимаешь, потоп. Дамский сериал! — и, подхватив под руку бабушку, направилась к выходу.

Город показался Кэт невероятно красивым в молочно-сизом свете просыпающегося утра. И даже унылые коробки больничных корпусов, и мокрый от дождя двор, и вечно голодные голуби у мусорных баков были какими-то полупрозрачными, как в детском акварельном альбоме. Кэт подмигнула проехавшему мимо грузовичку с надписью «Свежий хлеб» и поцеловала собственное запястье, туго перевязанное банданой.

«В чём-то должен быть подвох» — приходило на ум Костику уже которое утро подряд. Они, эти «бандерлоги», как он мысленно окрестил новых одноклассников, подозрительно быстро проглотили наживку и согласились с его, Костика, «инакостью» и неприкосновенностью. «А что, собственно, тебя не устраивает? — спрашивал себя Костик. — Всё правильно. Я другой. Я джибоб и этим отличаюсь от толпы». Но что-то настораживало: уж больно всё складно.

И словно накаркал. На первом уроке оглашали список участников школьной спартакиады, которая будет проходить в Финляндии, в Лахти в начале июня. Не бог весть как туда и хотелось, он бывал там много раз. Для питерцев обычное дело — мотануть на выходные куда-нибудь в Лаппеенранту, часа четыре ходу на автомобиле, никаких хлопот! Вот и для семьи Рымников это был привычный маршрут. Даже поднадоело. Но суть-то в другом. Поехать с классом, орать песни в автобусе, да и просто побыть без родительского присмотра! Костик видел в этом какую-то невероятно сладкую свободу. А Финляндия или Луга — разницы никакой. Но вот прозвучала его фамилия, и Кэт как-то очень ехидно заявила на весь класс: «Рымника вычёркивайте. Джибобы не стремятся к первенству. Джибобы самодостаточны и совершенны».

Он был ошеломлён. Спасибо, подружка! Пиявка и лягушка! Кто за язык-то тянул?

Костик не нашёл аргументов против такого заявления и молча кивнул. И был вычеркнут из списка. Белла Борисовна даже не стала докапываться, что да как, да почему. В результате ребят ждёт потрясающая поездка, а он — он, как дурак, останется дома.

Как бы не возникло эффекта снежного кома! Вот уже на перемене обсуждают школьный КВН, без него, разумеется. Все правильно. Сам накрылся лапками — «я в домике» — так что же ты хочешь? Твой удел теперь — гордая осанка одинокого масона, таинственный взгляд, книги и Интернет. Ты — альбинос по собственной воле, и если тебе дурно на солнечном свете, среди смуглых и кучерявых, то сам в этом и виноват. Костик даже хмыкнул от такого печального сравнения.