— Ну и что?

— Да ничего. Испугалась и принесла деньги мне.

— А вы что? — наступала Даша.

— А я отдал ей деньги и протокол оформлять не стал! — рассердился участковый. — А потом приходит отец того самого избитого Лешки. Он как раз утром из рейса вернулся, его и обрадовали новостью. Ну, жена-то как заявление ко мне понесла, его в известность не поставила. А он расспросил Лешку, подразобрался немножко с этим делом и пришел ее заявление забирать. Очень извинялся, что побеспокоили.

— А вы что?

— Ну, что я. Отдал ему заявление и сказал, чтобы он побольше дома бывал, в воспитании сына принимал участие, а то как бы чего похуже не вышло… А к вам он лично придет извиняться.

— Да мне-то его извинения без надобности, он мне ничего плохого не сделал, — вздохнула Даша, — мне, если хотите знать, его вообще жалко. С такой мегерой жить!

— Это точно, — вздохнул, в свою очередь, участковый, — уж лучше одному. Хотя одному тоже…

Даша посмотрела на него, заметила зорким женским глазом несвежую рубашку, наполовину оторванную пуговицу и прониклась к одинокому мужику сочувствием:

— Кушайте еще оладьи, я вам горяченьких положу!

— Так вот, Дарья Дмитриевна, — начал участковый, — вы, конечно, ко мне доверия не испытываете. Кражи эти… действительно мало где раскрываются. Но, однако, я хоть и недавно здесь работаю, но кое-какие сведения неофициальные имею. И вот дошло до меня, куда вы вчера ездили… с этим, у которого бультерьер.

— А что же вы раньше-то никаких шагов не предпринимали? — рассердилась Даша.

— Дак ведь как… — насупился Иван Васильевич, — доказательств-то никаких против них… то есть вот вы выследили мальчишку этого, Лешку…

— Да я случайно свои кроссовки на другом мальчишке увидала! — перебила его Даша. — Это уж Лешка совсем от жадности одурел, кроссовки за сто рублей во дворе продал! А если бы не они, то грош цена всей нашей с соседкой розыскной деятельности!

— Вот и я о том же, — поддакнул участковый. — И скажу так… — Он пристально уставился на оставшиеся три оладьи, потом нерешительно придвинул к себе тарелку, оглянувшись на Дашу.

Та ободряюще кивнула, Иван Васильевич щедро полил оладьи вареньем и стал жевать.

— Скажу вам так, — продолжил он через некоторое время. — Потому не стал я мелких тех воришек прижимать, что не думал на них. У вас, Дарья Дмитриевна…

— Да что вы все по отчеству меня величаете, — возмутилась Даша, — в жизни никто меня так не называл!

— Ладно. Так вот, замок у вас на железной двери очень даже крепкий, той шелупони мелкой ни за что такой замок не вскрыть! И еще: уж не обессудьте, но хитрый человек тут у вас орудовал. Специалист узкого профиля, так сказать. То есть вскрыл квартиру с одной определенной целью, искал тщательно и нашел, видно, то, что искал. Эти недоноски-то ведь как ищут? Быстренько пробегут по квартире, потому что хоть и ночью они залезают, так ведь все равно боятся. А ну как хозяева в неурочное время вернутся или соседи неладное заметят? Поэтому нервничают они. Здесь же у вас абсолютно спокойно всю квартиру перевернули.

— Да знаю, все знаю! — с досадой воскликнула Даша. — Только хотите — верьте, хотите — нет, но понятия не имею, что они, или он, искали!

— Хм… — Участковый кашлянул и отхлебнул чаю.

— Да не стесняйтесь вы, Иван Васильевич, говорите как есть!

— Однако тайничок у вас был в стенном шкафу оборудован, — замялся участковый, — не очень хороший тайничок, опытный вор его сразу определил. Это просто делается: заднюю стенку простучать — и сразу по звуку можно определить…

Даша поняла, что не просто так участковый ходил тогда по квартире, внимательно вглядываясь во все, цепкие глазки его ничего не упустили.

— Еще что-то хотите мне сказать? — прищурилась Даша. — Так не мучайтесь, я тогда на лестнице ваш разговор с операми слышала. И знаю точно, что ночью никого в квартире не было!

— Ну раз вы сами все знаете, — участковый вздохнул с явным облегчением, — то и ладно. Может быть, вы сочтете, что я не в свое дело вмешиваюсь, но уж позвольте сказать: очень часто бывает, что таким образом, с помощью ба… простите, женщины, нарочно хозяина из квартиры выманивают. И когда точно знают, что он отсутствует, тогда уже спокойно идут на дело.

— Ах вот оно что, — протянула Даша, — а мне такое и в голову не пришло…

— Так что не обижайтесь на милицию, — продолжал участковый, — муж ваш, естественно, ни в чем бы не признался, так зачем им попусту время тратить?

— Да я ни на кого не обижаюсь, — улыбнулась Даша.

— Так что забудьте вы все это, вещи новые купите, и жизнь с мужем наладится, — продолжал участковый, — ему эта история хорошим уроком будет…

Даша проводила Ивана Васильевича за порог и заметалась по квартире, собираясь.

«Ну уж нет, — думала она на бегу, — не собираюсь я ничего забывать! Если предположить, что участковый прав и Игорю подсунули какую-то девицу, чтобы она выманила его из дома, то это становится вдвойне интересным! Значит, она, эта девица, может что-нибудь знать про вора. И у меня есть призрачная надежда отыскать бабушкину шкатулку… Просто какой-то маниакальный психоз, — возмутилась Даша. — Ну зачем она мне нужна, эта шкатулка?»

Но тут же она поняла, что хочет, хочет вернуть ее назад, это единственная вещь, которая осталась у нее из детства, в то время она была счастлива. Взрослая жизнь не принесла Даше много радостей. Исключая, конечно, Митьку. Митька — свет ее очей. Но Митька повзрослеет, и очень скоро. И что у нее останется? Только воспоминания…

Воспоминания о том, как вечерами сидели они с бабушкой и двоюродным братом Сашей — худеньким, коротко стриженным мальчиком в очках — за столом под мягко светящимся зеленым абажуром и каждый занимался своим делом. Даша играла с волшебной шкатулкой, бабушка шила, а Саша всегда читал. Или они вместе рассматривали старинные бабушкины книжки с черно-белыми картинками — бабушка называла их гравюрами. Даша часто бывала у бабушки в квартире на улице Бармалеевой, а Саша с матерью жил там всегда, их встречи были в детстве постоянными. Когда Даше было двенадцать лет, умер ее отец и выяснилось, что отец этот был ей не родной, а отчим, следовательно, бабушка тоже была не родная. Сообщили это ребенку на поминках родственники, которых сбежалось великое множество. Бабушка была потрясена скоропостижной смертью своего сына и после похорон стала болеть, а Дашина мать, рассорившись с родственниками мужа, поменяла квартиру и уехала в свой родной Краснодар, о чем впоследствии никогда не жалела — она так и не смогла привыкнуть к отвратительной петербургской зиме.

Через пять лет Даша приехала в Санкт-Петербург, чтобы поступать в институт. Бабушка к тому времени умерла, родственники же, которые на самом деле таковыми не являлись, встретили Дашу нелюбезно. Одни посчитали, что она хочет жить у них, чтобы не маяться в общежитии, хотя ей такое и в голову не приходило. Другие опасались, что она хочет поразведать насчет бабушкиного наследства. Оказалось, что после бабушки остались кое-какие старинные вещи, которые в наше время приобрели большую ценность, — мебель, картины, книги… Все это были жалкие остатки, как говорила бабушка, многое пропало в блокаду. Немногочисленные драгоценности и дедовы золотые часы сменяли на еду.