– Вы болван, Буробин! – накинулся на него Блохинов. – Мы думали, что вы утонули!

В неверном свете раннего утра были не видно выражение лиц. Но даже в таком освещении Ольга заметила, как уже известная из рассказов сестры безбашенная ярость накатила на Петра.

– Не орите на меня, Владислав Сергеевич!!! Я вам не лакей. А болваны те, кто ошибается в оценке ситуации.

Он вдруг рассмеялся.

– Если бы мы утонули, то болванами действительно были бы мы. А так болваны те, кто ошиблись.

– Вы кретин, Буробин!

– Полегче на поворотах, дядя.

Петр кажется даже глухо зарычал, как рассерженный пес.

– Ладно, господа ученые, не ссорьтесь, – вдруг весело сказала Ольга. – Влад, ты не представляешь какой это кайф вот так плавать в ночном море.

Блохинов хотел что-то сказать, но Ольга подскочила к нему и по-родственному поцеловала.

– Черт с вами со всеми, – сказал Блохинов. Мы едем сейчас к твоему отцу. Ему все и расскажешь.

– Во-первых, зачем кому-то чего-то рассказывать. А во-вторых, это вы с Томкой едете. А я останусь здесь. Я свободный человек, и нечего мной командовать. Вернусь послезавтра.

– А как ты доберешься?

– Я отвезу Ольгу Юрьевну, – вышел из темноты Андрей. – Мне все равно надо отвезти послезавтра кое-какие материалы Борису Петровичу, который встречается с Юрием Тимофеевичем.

– Вот видишь Владик, как все чудненько, – со смехом сказала Ольга. Так что, забирай свою супругу и поспеши повидать дочь. А то что-то я последнее время все чаще заменяю ей маму.

Она подмигнула стоявшей рядом Тамаре.

– Прикуси язык, – с непонятной Блохинову злостью сказала Тамара. И добавила, обращаясь к нему, – поехали Влад. Я действительно что-то устала от этой полевой обстановки.

Всю дорогу до санатория Тамара злилась на Ольгу и на Петра. И хотя между ними явно ничего не было, и, более того, Петр своим поведением отвлек мужа от нежелательных мыслей и подозрений, она все равно была недовольна.

Она не знала, но чувствовала себя обманутой.

Тамара не пыталась найти объяснений этим своим чувствам. Но твердо решила «поработать» в семье над тем, чтобы не допустить начала, а тем более развития, романа Петра и Ольги.

В конце концов, ее отец теперь руководитель очень большого ранга и ситуация в его семейном окружении это далеко не только личный вопрос.

А с кем бы поговорить на эту тему? Ладно, найдем с кем.

– Мама, мама, пойдем я тебе покажу сказочную страну, где мы с тетей Олей гуляли! – потянула Тамару за руку дочь после завтрака.

– Ладно, пойдем, – вяло сказала Тамара. Она хотела поговорить с Борисом Петровичем, которого заметила в столовой санатория. А настойчивость дочери смешивала ее планы.

Но отказать было нельзя. И Тамара пошла на поляну, где была выложена огромная карта СССР. Карта поразила и ее, и она на какое-то время отвлеклась от своих мыслей.

Вдруг она увидела выходящего на поляну Бориса Петровича.

– Борис Петрович, как мило, а я вас искала, – махнула она ему рукой. – Я хотела с вами посоветоваться.

– Весь внимание, Тамара Юрьевна.

– Тогда отойдемте немного в сторону. Не будем мешать малышке играть в ее сказки.

– Отойдем.

Они отошли на край поляны, и присели на нагретую солнцем мраморную скамью.

– Какое солнце сегодня! – Тамара надела черные очки.

Генерал КГБ усмехнулся про себя. Трудно делать политические доносы, глядя в глаза собеседнику.

Он правильно оценил жанр рассказов Тамары о Буробине, который плавно перетек к пересказу еще не существующей сплетни о еще не существующем романе Петра и Ольги. Завершила же свой обзор мадам Блохинова пассажем:

– Разумеется, Петр перспективный специалист. Но с учетом некоторых его не совсем приемлемых особенностей, о которых я вам рассказала, мне кажется, что даже мимолетный роман такого человека с дочерью генерала Кузьмина, с учетом нынешней папиной должности, не допустим.

Боже, как складно формулирует! – подумал генерал. А потом после короткой паузы произнес.

– Вы правы, Тамара Юрьевна. Роман такого человека с дочерью генерала Кузьмина недопустим. Я сам хотел вам об этом сказать. И не только сказать.

Он достал пачку фотографий. На них были запечатлены любовные игры Тамары с Петром на конспиративной квартире, которую иногда предоставлял Петру Коваленко.

Тамара перебирала фотографии. Хорошо, что она была в темных очках, и генерал не видел выражения ее глаз. Он мог лишь заметить, как она побледнела, несмотря на загар. Но руки, перебирающие фото не дрожали.

– Что вы хотите от меня? – спросила она ровным голосом.

– А вы, настоящая генеральская дочь, Тамара Юрьевна. Какая выдержка! Вот что значит порода.

– Я не нуждаюсь в ваших комплиментах. И повторяю вопрос.

– Отвечаю. Я хочу, чтобы вы шагами, подобными тому, который вы сейчас предприняли, не мешали ни своей сестре Ольге, ни Буробину. Ни в личном, ни в карьерном плане.

Более того, я не хочу, чтобы вы мешали им и на неофициальном, семейном, так сказать, уровне.

Как видите, просьба более чем скромная.

Вы согласны ее выполнить?

– Да.

– Тогда я бы рекомендовал вам не отказываться от предложения вашего супруга и после недельного отдыха здесь сразу уехать с ним в Москву, не возвращаясь в экспедиционный лагерь. Кстати, ему вскоре предстоит весьма престижная длительная загранкомандировка. Так что завидую вам. Посмотрите Европу. Вы же так и не были за границей. Юность в гарнизонах. Молодость в экспедициях. Потом хлопоты о ребенке. Пора бы пожить, как говорят некоторые обыватели «для себя».

Вы согласны со мной?

– Да.

Через неделю Тамара с мужем уехали в Москву.

Ольга провела с экспедицией не два, а три дня. Она просто расслаблялась. И общалась отнюдь не только с Петром.

А потом экспедиция уехала в Москву, а Петр приехал в поселок, находящийся не так далеко от санатория.

Они встречались несколько раз. Долго гуляли. Ольга видела Петра в том образе, который ей обрисовала Тамара тогда, на пирушке у Кара-Дага. Но сейчас он был иным.

Читал стихи. Она не подозревала, что можно знать их так много. Киплинг, Багрицкий, Норовчатов, Есенин, Пастернак, Оскар Уайльд, Вальтер Скотт, Волошин. О некоторых авторах, мало известных в СССР, Ольга вообще не слышала.

Кроме того, было очень забавно, что на все двусмысленные ситуации, неизбежно возникающие между флиртующими мужчиной и женщиной, он находил соответствующие стихи.

И двусмысленность уже не казалось двусмысленностью. Исчезал даже намек на пошлость, если о точно таком же положении говорилось словами Шекспира, например.