— И я не пойму, — искренне сказала Варя. — То ли это милость барская, то ли наоборот…

Глаша накинула пуховый платок:

— Ладно пойду я, а то еще вернутся, неровен час. — Она оглянулась на пороге. — А ты, Варька, с лица совсем не подурнела! Знать, мальчишечка у тебя народится. Девки-то, говорят, материну красоту забирают…

Варя улыбнулась и погладила живот:

— Я знаю, что сынок у меня будет. Я его и безо всяких примет чую.

— Может, и так, — с сомнением отозвалась Глаша.

Когда она скрылась, Варя доела все, что ей было принесено, выждала еще немного, чтобы Глаша ушла подальше, а потом запела. Даже в тесной избе ее голос звучал сильно и рвался наружу через маленькое оконце, которое барыня разрешила открыть. Варя высовывала туда голову, чтобы подышать свежим, морозным воздухом. Выгребная яма здесь была сделана не отдельно, а в виде маленькой пристройки к домику, и Варе все чудился зловонный запах оттуда, хотя Глаша вроде ничего не почувствовала.

Варя подошла к окну да запела так, что у самой сердце защемило. Холодный воздух не пугал ее, только бодрил. Ей мерещилось, что она, как бывало, поет на Масленице, а где-то рядом уже исходят паром блины да подружки держат для нее кружку с горячим чаем, чтобы потом горло погреть. Весело у них в деревне провожали зиму! И на ледяной столб мужики лазили за кирзовыми сапогами, и на тройках с бубенцами по такому случаю катались, и частушки пели. В Варином голосе зазвенели слезы: неужели она навсегда лишилась всего, что так любила? И за что? Да за любовь же: запретную, преступную, но не бесами нашептанную, а Богом посланную. Может, как испытание, которого она не выдержала. Ей следовало, влюбившись в барина, держаться от него подальше да любовь свою втайне баюкать, а она поддалась искушению. Вот сполна и наказана теперь… Только почему ее люди должны наказывать? Разве Елена Павловна — ангел на земле, чтобы суд такой чинить?

«Она — жена законная, — напомнила себе Варя. — На ее стороне вся правда. Это я для них разлучницей чуть не стала, а она в своем праве».

Ей вдруг показалось, что она спит. Или чувств лишилась да видит то, чего быть не может: из заснеженного леса вдруг выбежал сам Владимир Иванович в распахнутой шубе и бросился к избушке.

— Я здесь! — вскрикнула Варя и бросилась к двери.

А он уже отпер ее и ворвался в домик:

— Вот ты где!

Обхватил ее, не снимая шубы, обдал морозным духом. Варя так и обмерла вся, едва удерживаясь на грани сознания. Его озябшие губы слились с ее, нетерпеливо раскрывшимися навстречу.

— Я ведь голос твой услышал, — горячо прошептал граф. — Уже в Петербург отправился, мимо проезжал… Твой голос ни с чьим не спутаешь.

— Мой любый… Ненаглядный мой…

Варя целовала его руки, прижималась всем телом, но осторожно, чтобы не навредить ребенку. Владимир Иванович оглядел ее с ног до головы:

— Вот какая ты теперь… — Он прижал большую ладонь к ее животу. — Как он там? Спокоен ли?

— По всякому, — счастливо сияя, поделилась Варя. — Бывает, так распинается, что только держись!

— Ты держись. — Граф прижался губами к ее лбу. — Все будет хорошо, поверь мне.

— Я верю. Только как все будет? Зачем меня барыня в Родники привезла? Пошто караулит день и ночь?

Владимир Иванович отвел взгляд:

— Ничего плохого она тебе не сделает. Ты не волнуйся, Варенька. Заботься получше о нашем сыне. Я не дам ему пропасть, так и знай.

«Может, он хочет потом нас с дитем в город забрать да в квартирку определить? И сам приходить туда будет, содержать нас». Ее обрадовала такая перспектива. И Варя благодарно поцеловала своего любимого в губы. Он удержал ее, осторожно прижал к себе, и она почувствовала, как нарастает в нем запретное желание.

«Не будет ли малышу вреда? — подумала она с тревогой. — Наверное, нет. Он ведь там пузырем защищен».

А Владимир уже расстегнул ее кофточку, бережно сжал набухшую грудь.

— Какая ты стала… сладкая. Хочу тебя…

Он шептал что-то еще, а шуба его уже свалилась на пол, и остальная одежда упала сверху. Немного стесняясь своего изменившегося тела, Варя стояла перед ним обнаженная и робко улыбалась, словно спрашивая: «Ну как? Нравлюсь тебе такой?» И чувствовала, что нравится, потому что граф уж так начал ласкать ее, что в голове мутилось, как бывало раньше, а может, и еще больше.

Сколько это продолжалось — Бог весть! Варе показалось, что она вечность провела со своим возлюбленным. И вместе с тем, когда Владимир Иванович уехал, она с тоской ощутила, как мало было дано ей этого ворованного счастья. Сколько бы его ни выпало на ее долю — не пресытилась бы. А теперь только вспоминать осталось да с загадочной улыбкой поглядывать на барыню: думает, что победила, ан нет! Не все в ее власти. Варин голос ей не принадлежит…

В семье Петровских готовились к празднику. Их сыну, Александру, исполнялось десять лет. Возбужденная предпраздничной суматохой, которой только она могла придать подобие упорядоченности, графиня Елена Павловна Петровская быстро переходила из кухни в детскую, оттуда в гостиную, отдавала распоряжения слугам, снова возвращалась на кухню. Она привыкла все держать под контролем и надеяться только на себя. Ровно десять лет назад ее самообладание помогло спасти семью и осчастливить мужа обретением наследника.

Владимир Иванович в Сашеньке души не чаял. И в каждом увлечении мальчика, в каждом его капризе графу виделось отражение собственного детства, его угасших стремлений и обид. Вместе с сыном он словно заново овладевал верховой ездой, к которой по непонятным причинам до недавнего времени внезапно охладел. В течение нескольких лет Петровские держали лошадей только для выезда. Теперь же граф снова приобрел для себя орловского рысака, который находился в конюшне купленного поместья Раздольного. Родовые же поместья Петровских были, по настоянию Елены Павловны, проданы в год рождения Сашеньки вместе со всеми крепостными, что было признано всем светом чрезвычайно удачной сделкой, потому что ровно через год, в тысяча восемьсот шестьдесят первом, император отменил крепостное право.

«Значит, теперь Варя — свободная женщина, — первым делом с иронией подумала Елена Павловна, узнав подробности Манифеста. — Если она, конечно, жива… Помнится, мы оставили ее в послеродовой горячке. Кажется, она даже не поняла ничего. Ну, оно и к лучшему… Бог весть, выходил ли ее тот пьянчужка-доктор? Интересно, доставил ли ее потом к родителям, как я велела? А докторишка, конечно, не постеснялся, заломил цену за документы, в которых Сашенька значится моим сыном… Моим и Володиным. Так и есть. И за десять лет ни у кого не возникло ни малейших сомнений. А Варе доктор должен был сказать, что ребенок родился мертвым, и мы похоронили перед отъездом».

Продолжая проверять готовность к первому юбилею сына, графиня вспомнила, как она собственноручно ночью за несколько дней до предполагаемых родов выкопала яму в саду, затем снова засыпала ее, соорудив подобие могилки, куда Варя могла бы прибежать повыть, когда придет в себя. Не станет же она производить эксгумацию! Темной девке и в голову не придет, что ее могли так ловко обвести вокруг пальца.