— С характером таким лучше бы вам в семье наров, госпожа, родиться, уж простите. — Теплая рука осторожно провела по лицу. — Пусть не имеем мы ни силы, ни власти, ни магии, зато жизнь наша намного проще. Нет никаких наид, а вот любовь между мужем и женой встречается. И семьи, что в согласии до старости доживают, тоже. А у вас, высокородных, что? Вон саэр Эктар уже двух наид во тьму проводил, третью полгода назад взял. Да и сирра Эктар, жена его, особо счастливой не выглядит. Эх, да что уж теперь.

Еще один горький вздох.

— Давай заканчивать, Мори, — мягко отстранилась от кормилицы, разворачиваясь на стуле.

— Сейчас-сейчас, — всхлипнув напоследок, заторопилась женщина, — совсем немного осталось.

Несколько минут она колдовала надо мной, что-то поправляя и подкалывая, потом удовлетворенно отступила.

— Вот, госпожа, готово.

После всех сегодняшних испытаний я боялась увидеть нечто с синяками под глазами, тоской в потухших глазах и неестественной бледностью, поэтому долго не решалась прямо взглянуть на свое отражение. Пока Мори помогала собраться, смотрела куда угодно, на ее руки, на узор на платье, но только не на себя. И вот теперь медленно, неохотно подняла глаза и замерла.

За время, прошедшее с церемонии отлучения, внешность моя действительно изменилась. Но совершенно странным образом. Нет, неестественная бледность присутствовала, но была она какой-то завораживающей. Есть такое понятие в старых романах — «чахоточная красота». Именно оно и пришло в голову, пока я, ошарашенная увиденным, жадно изучала лицо напротив. «Самые красивые — люди на последней стадии туберкулеза. Прекраснее их никого на свете быть не может», — вспомнила прочитанную когда-то фразу и тут же безоговорочно с ней согласилась.

Не бледная, нет, белоснежная кожа выглядела прозрачнее, чем обычно, будто светилась изнутри. И без того огромные глаза стали, казалось, еще больше. Неестественно яркие, влажные, они лихорадочно блестели, освещая лицо, делая его ослепительно прекрасным. Взгляд этих дивных глаз был странно затуманен, словно расфокусирован, что придавало ему таинственность и неожиданную для меня томность. На щеках горел тонкий румянец, наделяя облик дополнительным очарованием. Видно, недаром в Средние века девочек двенадцати-тринадцати лет специально заражали туберкулезом, чтобы сделать привлекательнее для женихов. Хрупкая, подаренная на миг красота. Такая притягательная и в то же время пугающая до дрожи. Красота, овеянная дыханием близкой смерти.

Я так и не рассмотрела толком ни изящного легкого платья, ни плетения замысловатой прически. Как зачарованная все вглядывалась и вглядывалась, не отрываясь, в чужое лицо, которое не успела до конца ощутить своим, пока Мори наконец не задернула шторку, решительно выдохнув:

— Пора идти, госпожа.

* * *

В гостиной мы наткнулись на Альфиису, и я обрела сомнительное счастье лицезреть старшую дочь рода во всем блеске ее отшлифованной красоты. Великолепное мятного цвета платье из струящейся ткани мягко подчеркивало изгибы роскошного тела, выгодно оттеняя прекрасные зеленые глаза и уложенные в элегантную прическу темно-рыжие волосы. Глубина декольте была, несомненно, тщательно выверена, чтобы и мужскому глазу было за что зацепиться, и простор для нетерпеливой фантазии оставался.

Фиса, полностью одетая, причесанная, готовая к грядущему триумфу, стояла посередине комнаты и что-то раздраженно выговаривала суетящейся вокруг нее худенькой русоволосой девушке.

Мое появление родственница «не заметила», а на пожелание доброго дня не соизволила отреагировать. Ее служанка, бросив быстрый взгляд исподлобья, тут же вернулась к своим делам, промолчав, как и хозяйка. Пожав плечами, спокойно прошла мимо. На данный момент Фисины тараканы были наименьшей из моих проблем.

Я почти дошла до выхода из гостиной, когда голос сзади надменно приказал:

— Кора, Мори, подождите за дверью!

Посторонилась, пропуская выбегающих служанок, и вопросительно посмотрела на Альфиису.

— Кэти, уверена, ты не станешь нарушать правила в надежде на мою былую доброту, — продолжая стоять спиной, холодно отчеканила родственница. — Ты, как отлученная от рода, не имеешь права ни с кем заговаривать первой. Тем более со мной. Что бы ни связывало нас в прошлом, сейчас я — невеста сиятельного саэра, а ты — утратившая чистоту безродная и должна знать свое место. Теперь ступай.

Молча развернулась и вышла в коридор к нетерпеливо поджидающей меня верной няне.

— Мы можем пройти коридорами для прислуги, Мори?

— Но как же, госпожа, вы ведь сирра! — растерянное недоумение на лице женщины в другой ситуации позабавило бы, но сейчас на веселье не было ни времени, ни сил.

— Очень хочется как можно дольше оставаться незаметной для всех, оглядеться, понять, что к чему, — неожиданно для самой себя поделилась сокровенным. — Тяготят чужие липкие взгляды, презрение и осуждение в глазах.

— Понимаю, — сникла Мори. — Идемте, провожу к нашему входу. Он незаметный совсем, занавешен да за колонной спрятан.

Редкие слуги, встреченные в узком полутемном коридоре, почти не обращали на нас внимания, стараясь как можно быстрее прошмыгнуть мимо, и я лишний раз порадовалась собственной предусмотрительности и доброте кормилицы.

Мори довела меня до неприметной дверцы, крепко обняла, прослезилась, быстро клюнула в щеку, шепнула: «Лиос не оставит вас своей милостью, госпожа» и убежала. А я на минутку задержалась, собирая волю в кулак, приоткрыла дверь и шагнула внутрь. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула, стараясь успокоиться. Казалось, сердце стучит так громко, что звук этот слышен всем присутствующим. Вот сейчас сюда сбегутся люди, непременно обнаружат меня и, злобно торжествуя, выволокут на посмешище и поругание. Прошло несколько минут, но никто в уединенный уголок врываться не собирался. Осмелев, чуть отодвинула тяжелую портьеру, отделяющую закуток от основного помещения, легко ступая, добралась до колонны и осторожно выглянула.

Огромная комната была полна народу. Гости раскланивались, приветствуя друг друга, неторопливо прохаживались, собирались небольшими группами, чтобы побеседовать. Затеряться в такой толпе проще простого. Бесшумно скользнула вдоль колонны в маленькую нишу и остановилась, с независимым видом разглядывая окружающих.

Парадный зал ошеломлял-великолепием. Высокий расписной потолок, роскошные хрустальные многоярусные люстры, множество зеркал в отделанных золотом рамах, ярко-красные портьеры. Орнамент полукруглых пилястр перекликался с рисунком обивки дорогих кресел и диванов. Каминные полки и столики украшали разнообразные канделябры, в нишах прятались изящные статуи. Вместо окон — множество стеклянных дверей, ведущих на просторную отрытую террасу, полностью опоясывающую комнату по кругу. Все двери были сейчас распахнуты, отчего казалось, что зал, насыщенный светом и воздухом, напоенный тонким ароматом цветов, находится прямо посреди необъятного сада.

Ниша, которую я делила с мраморной красавицей, томно протягивающей руки к такой же мраморной, но очень печальной даме наискосок от нас, находилась в самом дальнем конце помещения, как раз напротив высокой арки, в которую входили все новые и новые группы людей. В основном — суровые, неулыбчивые мужчины с замкнутыми высокомерными лицами. За их спинами время от времени мелькали легкие девичьи фигурки. Мужчины чинно проходили внутрь, кого-то высматривали, с кем-то здоровались, разговаривали с серьезными, а порой и недовольными лицами. Их спутницы, невесомо пропархивая мимо сопровождающих, собирались у одной из стен, рассаживаясь на расставленных там диванах.