Конечно, эти старания Дитерихса по очернению большевиков можно было понять и поддержать… если забыть о том, что вынудили царя к отречению и отправили его в ссылку не большевики, а русские демократы. Возвращения монархии они боялись как огня. Но версию о зверском убийстве царской семьи они поддерживали и распространяли неустанно и неуклонно – это стало их орудием.

Насколько было известно Боткину из вполне достоверных источников, после взятия Екатеринбурга белой армией первый комендант города, полковник Шереховский, поручил капитану Дмитрию Аполлоновичу Малиновскому (одному из заговорщиков, пытавшихся спасти царскую семью из дома Ипатьева) возглавить исследование того, что было найдено в районе Ганиной Ямы – месте предполагаемого захоронения останков несчастных Романовых. У Малиновского сразу возникло убеждение, что захоронение фальшивое, что Романовы живы, или что в доме Ипатьева был убит только государь и его сын, а также некоторые слуги. Остальных вывезли ночью по дороге на Коптяки, здесь переодели в крестьянскую одежду и затем увезли отсюда куда-либо, например в Пермь, а прежнюю одежду сожгли.

Малиновский почти немедленно после того, как предоставил эти сведения Колчаку, был отстранен от работы и отправлен на фронт. Дело передали Алексею Павловичу Намёткину, следователю по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда. Он занимался расследованием с 30 июля по 11 августа 1918 года. Опытнейший специалист, Намёткин вскоре заявил, что в Ипатьевском доме произошла инсценировка казни и что ни один из членов царской семьи там расстрелян не был. Свои данные он официально повторил в Омске, когда давал интервью корреспондентам иностранных газет.

Немедленно после того, как Намёткин высказал свое мнение, совпадающее с мнением Малиновского, он получил приказ передать все материалы Ивану Александровичу Сергееву, члену Екатеринбургского Окружного суда. И как только это совершилось, дом, который снимал Намёткин, был подожжен неизвестными людьми. Весь собственный архив Намёткина оказался уничтожен. Самого же Алексея Павловича убили, попытавшись впоследствии свалить вину за это на большевиков.

Следователь Сергеев начал кропотливую работу, постоянно ведя переписку с Дитерихсом, который, по поручению Колчака, курировал расследование. Дитерихс поначалу очень хвалил Сергеева. Но делать это перестал, когда тот откровенно высказал свое мнение: «Смешно даже думать, что в подвале дома Ипатьева была убита семья государя!»

Вскоре Сергеев погиб от рук неизвестных людей…

Затем следствие начал вести надворный советник Александр Федорович Кирста. Он тщательно осмотрел Ганину Яму и пришел к выводу, что там сожгли только одежду узников дома Ипатьева. Он не скрывал своих выводов. И вскоре получил приказ Колчака передать следствие Николаю Соколову. Незадолго до этого до Кирсты дошли вполне достоверные слухи о том, что четыре узницы пермского подвала – императрица Александра Федоровна и великие княжны Ольга, Татьяна и Мария – расстреляны в каком-то монастыре, их трупы утоплены в болоте, а судьба той великой княжны, которая бежала и была потом поймана, то есть Анастасии Николаевны, неизвестна. То ли ее повесили, то ли пристрелили солдаты, то ли она скрылась.

Боткин сблизился в эмиграции с немалым количеством людей. Были среди них и знакомые Кирсты. Боткину передали его слова о Колчаке и Дитерихсе: «Это ненавистники монархии. Им не нужен ни государь, ни его наследники. Как ни странно, большевики гораздо лучше понимают, что для народа внезапно возникший царь стал бы знаменем, под которым русские люди могли бы стереть с лица земли не только красных, но и тех белых, которые выступают против монархии. Даже Троцкий недавно выразился примерно так: „Если бы русские выставили любого царя, пусть крестьянского, мы не продержались бы и трех недель!“ Однако Колчак, который покровительствует Дитерихсу, с самого начала был убежден: воскресший государь или кто-то из его наследников, чудом оставшихся в живых, оказались бы серьезным осложнением в случае победы над большевиками, ибо монархия стала бы той силой, перед которой на сей раз не устояла бы демократия. Зачем „верховному“ какой-то император? Ни Колчаку, ни Дитерихсу не нужен живой государь – им нужно обострить ненависть народа к его убийцам. Они думают, что эта ненависть будет куда большей движущей силой. Они ошибаются, это мне совершенно ясно!»

Жизнь показала, что Александр Федорович Кирста был прав. Большевики еще не окончательно победили, но они победят – циничный и практичный Боткин это прекрасно понимал. Не верил он также в то, что кто-то из реальных или мифических Романовых (великий князь Кирилл Владимирович или, скажем, чудным образом воскресшая великая княжна) будет способен или повести за собой белые войска, или вдохнуть новые силы в интервенцию.

Хотя, говоря о воскресшей великой княжне, возможно, не стоило быть чрезмерно категоричным в отрицаниях…

Анатолий растерянно хлопнул глазами:

– Какая царская семья?! Ты о чем?

– Не притворяйся, – тихо сказал Укко со своим твердым финским акцентом. – Об этом здесь постоянно втихомолку говорят. Они приехали еще до начала сезона, когда тут дачников почти не было, да задержались. Но вот что странно! Они здесь, а при этом семья императора бывает на разных светских мероприятиях в Петрограде, об этом все газеты пишут, и я даже видел фотографии старших царевен и царицы, которые работают в госпитале милосердными сестрами, а младшие, Мария и Анастасия, катают бинты в «Складах» княгини Путятиной.

«Складами» назывались помещения, где девицы лучших семей добровольно изготовляли пакеты с перевязочным материалом или подарками для действующей армии. Анатолий много раз слышал, что великие княжны Мария и Анастасия работают там, он тоже видел фотографии в газетах. Если старшие царевны, Ольга и Татьяна, снимались в белых косынках с красным крестом, в серых форменных платьях и белых передниках милосердных сестер, то младшие девушки были сфотографированы простоволосыми, с аккуратно заплетенными косами, прилежно склонившимися над большим столом, за которым сидели и другие девушки, скатывающие в трубочки бинты и укладывающие их в специальные коробочки.

И тут Анатолий внезапно вспомнил, где раньше видел Аню. На такой вот фотографии! С этими ее косами, перекинутыми на грудь! И подпись под снимком была: «Великая княжна Анастасия Николаевна помогает нашим „серым героям“ в „Складах“ княгини Путятиной».

Это была она, совершенно точно – она! А мальчик – этот Сережа, которому Анатолий сегодня делал впрыскивание камфары, – это ведь великий князь Алексей Николаевич, наследник престола, тяжко страдающий «викторианской болезнью»[45], которую он унаследовал от своих германских предков. И эта «тетя Надя», которую Анатолий видел только мельком, недаром имеет прусский, вернее, гессенский нос, поскольку ее в девичестве называли Алиса Гессенская, только потом она стала зваться императрицей Александрой Федоровной. А мужчина, который был с ней – тот, по словам отца, который простудился и которого он тоже лечит, – это, значит, сам государь Николай Александрович?!